А когда Уоллас начал коситься на заднюю лестницу, что вела на второй этаж к квартире Кристиана, Кристиан достал тряпку и принялся вытирать стойку.
– Я уже закрываюсь. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. – Он не хотел, чтобы его голос звучал так резко. Просто так получилось.
Когда Уоллас ушел – тихо, и скромно, и не совсем твердым шагом, но все же с достоинством, – Кристиан запер за ним дверь, потом осмотрел батарею бутылок за стойкой и почти в самом низу обнаружил квадратную резную бутылку с сияющим зеленым ликером. Почти полную, кстати, бутылку. Теперь никто не пьет шартрез, но в баре у Кристиана всегда был небольшой запас – на тот случай, если Молоха, Твиг и Зиллах решат заехать к ним в город на Марди-Гра. Они наверняка захотят шартрезу. Кристиан даже не сомневался, что захотят. А сегодня он выпьет сам. Ему просто необходимо выпить: почувствовать мягкое опьянение, когда все плывет в голове. Сегодня ему хотелось быстрее заснуть и спать крепко без сновидений – чтобы его не тревожили никакие призраки, восставшие из провалов памяти, никакие хрупкие девочки с запавшими глазами и бедрами, испачканными в крови убийственных и невинных родов.
Но сможет ли он?
Кристиан открыл бутылку и уже собрался наливать, но его рука замерла над стаканом, худая и белая – такая холодная на холодной бутылке. Он вдохнул запах ликера. Запах свежий, как новая ночь, как новорожденное дитя. Запах горьких трав. Ему так хотелось напиться, чтобы забыться и уснуть. Те, остальные – Молоха, Твиг и Зиллах, – пили постоянно и даже ели; они топили свою истинную природу в излишествах и обжорстве. Но они были так молоды. Они были из нового поколения. У них был немного другой организм – более стойкий и крепкий, а не такой деликатный, как у Кристиана. Кристиан помнил те разы, когда он пробовал пить вино и водку. Эти воспоминания всегда отдавались болью и холодком в спине. Но может быть, этот напиток…
Прижимая бутылку к груди, Кристиан поднялся к себе в квартиру. Но сначала он погасил свет в баре. Свет ему был не нужен – он прекрасно видел в темноте.
Шартрез обжег горло, и Кристиан застыл в напряжении в ожидании боли. Но боли не было – был только мягкий зеленый огонь, разлившийся по всему телу. Похоже, на этот раз все получится. На этот раз его странное, вероломное тело позволит ему напиться – напиться как никогда, – а потом он уснет, не терзая себя никакими мыслями. Пусть ненадолго, но он погрузится в забвение.
Он налил себе еще. Ликер попал не в то горло. В глазах защипало, дыхание перехватило. Кристиан выплюнул то, что успел набрать в рот, и проглотил слюну, чтобы не закашляться. Потом тихонечко рассмеялся. Он был хорошим барменом, просто замечательным барменом, но сам он пить не умел. Он отставил стакан и хлебнул прямо из горлышка, как делали те, остальные, в последнюю ночь Марди-Гра.
Когда с улицы за окном донесся шум, Кристиан не обратил на него внимания – он был уже основательно пьян. Какой-то глухой удар… ничего особенного. Но потом снова раздался удар и какой-то противный скрежет, как будто кто-то тащил по асфальту металлический бак для мусора. Бродячая собака? Бездомный бродяга? Кристиан подошел к окну, откуда просматривался переулок на задах бара и кусочек Роял-стрит, и выглянул на улицу.
Похоже, Уоллас Грич тоже нажрался изрядно. Иначе с чего бы ему рыться в мусоре Кристиана, да еще так неловко, что гром стоял на всю улицу. Кристиан наблюдал. Уоллас вытащил из пакета с пустыми бутылками бутылку из-под водки и тут же уронил ее на асфальт. Бутылка со звоном разбилась. Уоллас опустился на четвереньки и принялся подбирать осколки с явным намерением засунуть их обратно в мусорный пакет.
Это было уже слишком. Надо будет с ним разобраться, с этим Уолласом Гричем.