Мне хотелось заступиться за Малику. Сказать что-то вескоечто сразу ее обелит. Эх, не быть бы мне позорным трусом, для которого не то что защитить малознакомую девушку, но и спросить у прохожего дорогу к метронепосильная задача!..
Нонеожиданно не только для Османовича и Малики, но и для самого себяя распрямил спину, положил в тарелку недоеденную сосиску в тесте, утер лоб рукавом и хриплым голосом выдал:
Девушка не виновата Этот клиент в плаще и очках первый начал хамить Девушка сказала только, что пельмени подаютсясогласно рецептуребез масла, зелени и перца. А очкастый принялся грубить и буянить Вот и все!.. Девушка не виновата. Не виновата. Не виновата.
Несколько разкак заклинаниея повторил: «Не виновата». На этом силы и отвага меня оставили. Не дожидаясь реакции на мои слова и даже не решившись бросить прощальный взгляд на Маликуя на подгибающихся ногах бросился вон из кафешки.
Я шелкачаясь, как пьяныйи не смел обернуться. Сердце долбило в грудную клеткуа голову переполнили шумы, похожие на звук радиопомех. Я очнулся только в метрах трехстах от «Закусок» у киоска «Пивочипсысигареты». Руки у меня тряслись, а веко над левым глазом подергивалоськогда я расплачивался за коктейль «вертолет». На ходу хлебая из баночки с яркой этикеткойя двинулся в свой любимый парк на берег реки. Я чувствовал, что сейчас заплачу.
В парке я расстелил куртку по жухлой траве, сел и уставил взгляд на темно-синюю реку, медленно текущую под серым небом.
При каждом вздохе ветра с деревьев сыпались желтые и ржаво-коричневые листья; рябь пробегала по реке. Я глушил свой «вертолет» а из глаз моих лились слезы, которые я размазывал по щекам тыльной стороной ладони. Мне хотелось застонать в голос, как раненному оленю.
Ну почему я такой нерешительный?.. Такой рохля?.. Ничтожный червь?.. Надо было не ждать появления «двух О» а вступиться за Малику, как только проклятый метросексуал начал перегибать палку. Подойти пружинящими шагами, выпятить грудь итоном Ильи Муромцаогорошить забияку: «Эй!.. Уважаемый!.. Вы чего прицепились к девушке, как репей?!..». Метросексуал в модном плащеретировался бы. А яна правах рыцаря-защитникастрельнул бы у Малики номерок телефона.
Но нет!.. В силу собственного малодушия я упустил шанс познакомиться с нежной тюрчанкойнастоящим цветком. Господи, да что со мной не так?.. В кого я такой слабак и растяпа?.. Я настолько погружен в поэзию и розовые мечты, что от реального мира получаю только звонкие щелбаны. Не удивительно, что все и всегда за меня решает бабушка: сам я не способен в жизни ничегошеньки добитьсяда и вообще плохо представляю, чего на самом деле хочу.
Девушка вроде Маликине для такого жалкого слизня, как я. Малику завоюет «классный», немножко наглый парень в стильной куртке, у которого хорошо подвешен язык. Такой парень способен и в морду дать за свою подружку. С ним Малика будет чувствовать себя, как за надежной стеной.
Или мою красавицу увезет на роскошном лимузине богатый «папик». У олигарха нет рельефных мускулов «классного парня» а только волосатая грудь и арбузное брюшко. Но золотая банковская карта придает «папику» хотя бы и лысымугонору и самоуверенности. «Папик» будет в фешенебельных ресторанах кормить Малику стейками из акулы и лососевой икрой. Задаривать брендовыми шмотками, серебряными цепочками и золотыми колечками. Слетает с Маликой на неприлично дорогой курорткуда-нибудь в Гоа или на Мальдивы, где зеленые метелочки пальм и белый песок.
«Расплачиваться» Малика будетестественнов постели. Я представил: в номере люкс пятизвездочного отеля«папик», бросив на пол полосатые трусы, самоваром пыхтит на моей девочке, которую придавил необъятным животом. Зад денежного воротилы ходуном ходит. От такой картинки меня потянуло блевать.
Чтобы отвлечьсяя достал из рюкзака и открыл наугад томик стихов Джами. Смахнув слезыначал читать.
Лирический герой персидско-таджикского поэтазахлебываясь рыданиями, смотрел вслед луноликой тюрчанке, которая стрелою умчалась на лихом коне. Влюбленный безумец целует камни на той дороге, по которой пронеслась прекрасная пери. Караван надежд страдальца-дервишаверблюд за верблюдомуплывает в раскаленную пустыню
Я читали мне казалось: волшебник Джами писал о нас с Маликой. Буквы у меня перед глазами начали размыватьсяпотому что взгляд мой вновь заволокли слезы. Горло забил ком. Разве не умчал от меня Малику хрипящийзакусивший удиласкакун обстоятельств?..
Если бы «два О» не уволил Малику!.. Я бы каждый день заходил в «Закуски от дяди Вани», чтобы просто увидеть мою сказочную красавицу. И в этом черпал бы горькую радость. Но завтра Малика возьмет расчет. Она больше не появится в забегаловке. Пылающей кометой Малика блеснула на темном небе моей жизничтобы исчезнуть навсегда. А якак слепойостался в кромешной тьме. Потерянный, с опустошенным сердцем.
Всхлипывая, дрожащими руками я вынул свой заветный блокнот и принялся карябать строчки. Что-то про «черные омуты глаз», «губы, как вишни» и про «боль, разрывающую грудь».
И пусть завтра эти родившиеся у меня угловатые стишки мне разонравятсятак что я перечеркну негодные строфы жирным крестом. Все равно. Сейчас кривоватые вирши давали выплеснуться клокочущим во мне чувствам: тоске, отчаянию и жажде любви.
Я тер глаза, слизывал с уголков губ соленые слезы. И шептал:
Малика. Малика. Малика.
3.Снежана
Поболит и пройдет?..
Я думал так первые две-три недели. Но тупая ржавая игла только глубже всаживалась в сердце. И не было пинцета, чтобы ее вытянуть. Рачьей клешней меня схватила и не отпускала мучительная тоска. Я понял: после того, как я увидел Маликумоя жизнь не будет прежней.
Я был неприкаянным демоном, скитающимся между мирами. И меня задел крылом ангел в короне огненных лучей. С тех поропаленныйя не могу смириться со своей участью отверженной тени. Предпринимаю бесплодные попытки вырваться из паутины душной мглык воздуху и яркому солнцу.
Несколько раз я ездил в «Закуски от дяди Вани». Мною двигала надежда: «два О» только погрозил Малике, но увольнять не стал. Клянусь: мое сердце было до того наэлектризовано, что якак рыцарь перед прекрасной дамойвстал бы перед Маликой на колени и признался бы в любви.
Трудно сказать, как бы отреагировала Малика. Просто посмеялась бы надо мной?.. Или бурные излияния малознакомого парня: «Я люблю!.. Я люблю тебя!..» напугали бы девушку?.. Я не мог это проверить: как в знаменитом стихотворении Хафизаидол навсегда скрылся.
Без Малики все утратило смысл. Я и раньше-то с трудом высиживал нудные лекции в университете. А теперь от блестящих гладких лысин профессоров меня просто-напросто воротило. А когда япреодолевая брезгливостьоткрывал толстенный талмуд-учебник, мне казалось: черные буквы на белой бумагеэто зубы оскалившейся щуки.
«Товарищи» по учебес нюхом шакаловбез ошибки учуяли произошедшую во мне перемену. Выпадающие мне на долю насмешки стали более многочисленными и колючими. Меня будто преследовала и жалила стая шершней. «Трубадур!..» «Призрак отца Гамлета!..» «Арап Петра Великого!..» «Недоделанный ДАртаньян!..».
Хорошо, что одногруппники не знали ни о моем увлечении восточной поэзией, ни о том, что я и сам упражняюсь в стихосложении. Иначе я давно удостоился бы прозвища «азиатского рифмолета», «раскосого куплетиста», «университетского акына» или что еще за язвительные прозвища способна изобрести зараженная расизмом и национализмом расейская молодежь.
Еда стала для меня безвкусной, как туалетная бумага. Какие румяные пироги ни готовила бабушкая с трудом мог заставить себя проглотить несколько кусочков. Бабушка удрученно качала головой на длинной сухой черепашьей шее:
Уж не заболел ли ты, внучок?..
Что я мог ответить?.. Что у меня болит не телоно душа?..
Я каждую ночь видел Малику во сне. Я обвивал руками тоненькую талию милой, целовал алые лепестки губ. Красавица лианой изгибалась в моих объятиях. Обнажала передо мною наливные яблочки грудей. А я играл с потоком распущенных черных волос прелестной тюрчанки.
Но я открывал глазаи снова оказывался один под потолком своей комнаты, в мятой постели, на скрипучей кровати. Прекрасные видения улеталикак стая вспугнутых птиц. Яв одних трусахподходил к зеркалу. И долго смотрел на своего двойника. На парня с чуть взлохмаченной шевелюрой, опухшими глазами и выпирающими ребрами. Он часто моргал и нервно покусывал нижнюю губу. Мы адресовали друг другу невеселый вопрос на двести тысяч червонцев: «В кого ты такой никчемный страдалец?..».