- Пью стакан апреля, - ответил он.
- Вкусно?
- Очень. Я всегда был неравнодушен к апрелю. Май на него похож, но немного тепловат. Ну а июнь, июль и август вызывают у меня только жажду золотого вина осени.
- Вы всегда говорите метафорами?
- Только с избранными, - ответил он. И, помолчав, добавил:
- Почему бы вам не въехать и не постоять тут до двенадцати? Потом мы отправимся куда-нибудь есть сосиски и пить пиво.
- Хорошо.
Площадка была забита поношенными платьями и костюмами, но ее старого платья не было. Она была рада этому, потому что при виде его только расстроилась бы, а ей хотелось сохранить приятное волнение, начавшее теснить грудь. И ей это удалось. Ночь была не по-апрельски тепла. Изредка, в перерывах между яркими вспышками рекламы Большого Джима, можно было даже увидеть несколько звездочек. Говард рассказал немного о себе - как он днем учится, а вечерами работает, но когда она спросила, где он учится, он сказал, что и так слишком много говорил о себе и теперь ее очередь. Она тоже рассказала ему о своей работе, о фильмах и телепередачах, которые смотрела, и наконец о книгах, которые когда-то читала.
Потом они оба стали говорить, перебивая друг друга, время летело, как птица, торопящаяся в южные края, и не успела Арабелла опомниться, как приехал человек, работавший с двенадцати до восьми, а они с Говардом уже ехали по направлению к кабачку "Золотой скат".
- Может быть, - сказал он, когда они уже подкатили к ее гаражу, - вы заедете за мной завтра вечером, и мы выпьем вместе еще один стакан апреля? Если вы не заняты, - добавил он.
- Нет, - сказала она, - я не занята.
- Тогда я вас буду ждать, - сказал он и поехал.
Она смотрела, как гаснут, исчезают во тьме задние огни его "пикапа". Откуда-то донеслась песня. Арабелла всматривалась в темные тени, стараясь разглядеть, кто поет. Но на улице, кроме нее, никого не было, и тогда она поняла, что поет ее сердце.
Арабелле казалось, что следующий день никогда не кончится, а когда он наконец кончился, с тусклого неба полил дождь. Ей хотелось узнать, вкусен ли апрель во время дождя, и скоро (после еще одного сеанса в открытом кинотеатре) она узнала, что дождь никак не портил вкуса, если были все другие составные части напитка. А они были, и она провела еще один быстролетный вечер с Говардом, сначала на площадке, рассматривая звезды между вспышками рекламы Большого Джима, потом в "Золотом скате" за сосисками и пивом и наконец прощаясь с Говардом у своего гаража.
На следующий вечер все составные части опять были налицо, и на следующий, и на следующий... В воскресенье они отправились на пикник в горы. Говард выбрал самый высокий холм. Взобравшись по извилистой дороге на вершину, они остановились там, нашли стоянку под старым вязом и ели приготовленные ею картофельный салат и сандвичи, передавая друг другу термос с кофе. Потом они закурили и, овеваемые полуденным ветерком, лениво разговаривали.
С вершины холма открывался великолепный вид на лесное озеро, которое питала небольшая речка. На другой стороне озера виднелся забор резервации нудистов, а за ним на улицах одной из деревень резервации можно было разглядеть людей. На таком расстоянии они казались почти неразличимыми точками, и сначала у Арабеллы мелькнула только смутная догадка насчет того, что же это такое. Однако постепенно они полностью овладели ее вниманием, и она уже ни о чем другом и думать не могла.
- Должно быть, это ужасно! - сказала она вдруг.
- Что ужасно? - поинтересовался Говард.
- Жить вот так, в лесах, голыми. Как... как дикари.
Говард посмотрел на нее своими голубыми и глубокими, как лесное озеро, глазами.
- Вряд ли можно назвать их дикарями, - сказал он, помолчав. - У них такие же машины, как у нас. Школы, библиотеки. У них есть торговля и ремесла.