---------------------------------------------
Светлана Сухомизская
Снег вокруг него был залит кровью. Он лежал на спине, часто дыша открытым ртом. Глазами — поворачивать голову у него уже не было сил — он искал, на чем бы мог остановиться и успокоиться угасающий взгляд. Но все, что он мог видеть, — это танцующие в ритме ветра бесконечный дикий танец тонкие верхушки вековых елей, совсем черные на фоне низкого серого неба. Этот танец был самым жутким зрелищем в его богатой страшными событиями жизни — настолько богатой, что он давно забыл, что значит бояться. Он сморщился и застонал — от боли, от желания закрыть глаза… От бессилия. От страха перед той темнотой, которая наступит, когда он опустит веки.
Его спутник сидел неподалеку на стволе поваленного бурей дерева, курил крепкие дешевые сигареты без фильтра, изредка сплевывая попавшие в рот табачные крошки, и спокойно наблюдал за умирающим. Рядом с упавшим деревом на снегу лежал рюкзак, а на нем — двустволка. Из ножен на поясе сидящего торчала рукоятка охотничьего ножа. Лезвие ножа было чистым, словно никогда не знало ничьей крови.
— Финн… — прохрипел умирающий. Молчание. Рука с сигаретой неторопливо поднялась к губам.
— Финн…
Струйка дыма сквозь приоткрытые губы. Неохотный ответ:
— Ну, чего тебе?
— Ты бы пристрелил меня, а?.. Не могу я больше…
Холодная усмешка:
— Так сдохнешь. Патроны на тебя переводить неохота.
— Финн… — умирающий попытался приподнять голову — безуспешно. — Финн… Да за что же… ты меня так?
— Собаке — собачья смерть.
Негромкий скрип качающихся елей. Шум ветра. Танец верхушек. Мутный неподвижный взгляд. Еле слышный шепот:
— Еще неизвестно… какая смерть… ждет… тебя…
Финн спрыгнул на снег, подошел к лежащему, стараясь не наступить на кровь, заглянул ему в лицо. Сделал последнюю затяжку, бросил окурок в сугроб, поправил мохнатую шапку с пришитым сзади волчьим хвостом, вернулся к рюкзаку, закинул его за спину, повел плечами, поправляя лямки, поднял двустволку и, при каждом шаге проваливаясь по колено, неторопливо двинулся в сторону оставленного неподалеку снегохода.
Окраина маленького городка. Узенькие сонные улочки между ветхими крохотными домишками. Покосившиеся калитки, занесенные снегом лавочки.
Финну казалось, что скрип снега под его ногами разносится далеко вокруг — такая стояла тишина. Нервишки у него слегка пошаливали, хотя он прекрасно понимал, что бояться ему нечего. О находке, лежавшей сейчас в его рюкзаке, знали только двое. Один из них мертв, а второй — он сам. Следы снегохода уже занесло снегом, а к весне от трупа в лесу останутся только обглоданные хищным зверьем кости — поди тогда разберись, кто это был и отчего умер. Искать их сейчас никто не будет — решат, что оба уехали, и скатертью дорожка. Пока дознаются, что уехал один Финн… Да и дознаются ли? Навряд ли. Что о них известно? Оба одиночки, без жен, без родных Без друзей. Имена-то их мало кто знал, все больше кличками обходились, что уж говорить про фамилии да про адреса.
Финн хмыкнул. Городок, в который он приехал с час назад, не на всех картах значится. Поезда останавливаются здесь нечасто. Тот, что привез Финна, не останавливался… И захотят — не найдут.
Двухэтажный дом с трещинами и проплешинами в желтой штукатурке за полгода его отсутствия ничуть не изменился. На окнах висели те же занавески, на соседских подоконниках стояли те же цветы и сидели те же самые кошки.
Когда Финн подошел к крыльцу, из-за дома выбежала стая собак. «Здоровые какие. И дикие, — вглядевшись, подумал Финн. — Что это, народ щенков топить разучился, что ли? Надо будет собраться с мужиками, отстрелять этих шавок на досуге».