Она говорит так пафосно, важно, неестественно, что я хихикаю нервно, и три пары удивленных глаз, в том числе и врача, устремляются на меня.
А я не готова, выпаливаю резко, потеряв над собой контроль. Вы НАМ не нравитесь.
И вылетаю из кабинета, громко хлопнув дверью. В коридоре даю волю слезам, позволяя себе быть слабой, жалкой и избитой этой несправедливой жизнью. Мчусь в направлении палат, толком не разбирая дороги. Пока не сталкиваюсь с кем-то.
Златка! Ну, не можем мы друг без друга, звенит знакомый голос. Опять на сохранение?
Поднимаю зареванный взгляд на Снежану. Она обнимает меня неуклюже, потому что наши необъятные животы мешают.
Пессарий, всхлипываю.
А у меня угроза преждевременных, с волнением признается, а сама меня по голове успокаивающе гладит. Ты чего переживаешь? Боишься? Нормально все будет.
Я не из-за этого, отстраняюсь.
Позади слышатся голоса и шаги. Снежана выглядывает через мое плечо, здоровается с кем-то, а потом мне тихонько бросает:
Кто это?
Нехотя оглядываюсь. Слежу, как Береснева ведет к выходу недовольную Инну Григорьевну и равнодушного Аркадия Дмитриевича. Какие же они скучные оба. Совершенно по темпераменту рыжикам не подойдут! Я ведь чувствую!
Родители для рыжиков, выдыхаю рвано, но ничего объяснить не могу: ком в горле мешает, а очередной спазм в животе отвлекает все мое внимание. Что происходит? И малыши непривычно тихо сидят, будто приготовились к чему-то
Я надеялась, что ты передумала, шепчет Снежана с грустью, но без тени осуждения. Или на тебя давят? воинственно сводит брови. Договорились, кому деток сплавят? Ну, я им устрою!
Отпускает меня так резко, что я покачиваюсь, равновесие теряя. Обессиленно опираюсь спиной о холодную стену. Но через секундучуть ли не сгибаюсь пополам от сильной боли.
О-ой, хнычу жалобно и крепко живот держу, будто так смогу помочь малышам.
Колготы быстро намокают, и мне неудобно, что Снежана замечает это. Почему у нее взгляд такой напуганный?
Началось, что ли? Снежана под локоть меня берет, не позволяя упасть. Не могу ответить из-за непонятных ощущений и дикого страха. Невольно вскрикиваю при следующем приступе. Алевтина Павловна, вопит подруга в коридор, а Береснева тут же бросает «доцентов» и возвращается к нам. Мы тут, кажется, рожаем.
Как это «рожаем»? Рано! икаю я. О-о-ой
Береснева подает мне локотьи я принимаю ее помощь, потому что подсознательно доверяю. И рядом с ней даже схватки отступают. Проследив за мной, врач бросает взгляд на настенные часы в отделении, засекая время. Вид у нее невозмутимый и серьезный, ведь Алевтина Павловна четко знает, что делает. В очередной раз благодарю судьбу, что сегодня именно ее смена.
Возвращайтесь в палату, ровным тоном говорит Снежане. Но она не сразу слушается, потому что волнуется обо мне безумно. Провожает долгим взглядом, пока меня ведут в приемный покой. И только скрывшись за поворотом, я перестаю чувствовать ее присутствие.
Ой, опять, вскрикиваю, за живот хватаюсь.
И вновь Береснева смотрит на циферблат, хмыкает многозначительно, но не говорит ничего мне.
Я же не рожаю еще? Рано ведь? с надеждой уточняю, а сама корчусь от спазма.
Почему рано? Хороший срок для появления двойни на свет, добивает меня врач. Мне и так страшно, а она масла в огонь подливает. За мной, на ходу зовет акушерку, не оставляя мне ни единого шанса на отступление.
У меня же еще пессарийжалобно хнычу. Вещи там, сумка, взмахиваю рукой в неопределенном направлении, но тут же ладонь на живот возвращаю. Тянет, как магнитом. К моим рыжикам.
Сейчас посмотрим, не беспокойся, бубнит себе под нос врач. Как малыши расположены? уточняет у акушерки, а меня на кушетку усаживает полубоком.
Последнее УЗИ показало тазовое предлежание, заглянув в мою обменку, сообщает та.
Хм, кесарить в таком случае придется, вздыхает Береснева. Впрочем. Давай на осмотр, кивает на кресло.
С трудом забираюсь в него, мысленно ругая всех и себя заодно. А когда очередной приступ меня скручивает, то и отцу детей достается моего гнева. Интересно, где незнакомец сейчас? С женой, наверное. И все у него прекрасно. В отличие от меня
Какие же умнички малыши, послушав и ощупав живот, по-доброму произносит Береснева. Какой-то аппарат прикладывает, но я зажмуриваюсь. И только каждое слово ее ловлю, потому что это касается моих рыжиков. Развернулись и легли правильно. Решили поберечь мамочку, чтобы мы ее не резали, ощущение, будто с детьми разговаривает, а не со мной. Отлично.
Тихо перебрасывается парой фраз с акушеркой, проводит еще какие-то манипуляции. Но все так бережно, аккуратно, что я чувствую себя если не комфортно, потому что в таком положении это невозможно, то хотя бы нормально и не гадко. Выдыхаю, пользуясь небольшой передышкой между схватками.
Естественные роды все-таки, удовлетворенно подытоживает Береснева. Судя по раскрытию, стремительные, чеканит неожиданно строго. Готовьте все срочно. Переводим в родильный бокс. Сейчас же, приказывает акушерке.
Испугаться не успеваю, потому что дальше все происходит молниеносно и будто в сумрачной дымке. От боли, застилающей разум, я практически не ориентируюсь во времени и пространстве.
Позволяю медикам поступать со мной, как с куклой тряпичной. Послушно выполняю их приказы, а голос Бересневой для меня и вовсе служит маяком, словно якорабль, терпящий крушение.
Схватки становятся чаще, разрывают меня изнутри. Заставляют кричать и плакать, едва не терять сознание. Собираю жалкие ошметки сил, чтобы сосредоточиться на рекомендациях. Дышу так, как диктует акушерка. Напрягаюсь и расслабляюсь по ее указке.
А еще молюсь Чтобы все с рыжиками было хорошо. И мысленно прошу у них прощения за то, что отдать их собиралась чужим людям.
Слушай нас, не отвлекайся, непривычно грозно возвращает меня в болезненную реальность Алевтина Павловна. Давай!
Приказ тужиться тонет в моем очередном диком вопле. Я стараюсь. Очень. Превозмогая адскую боль, делаю все правильно!
И в качестве награды слышу тонкий детский плач. Но расслабляться рано. Еще минут десять мучений, которые кажутся мне вечностью, и раздается еще один голосок.
Вот и умничка, хвалит меня Береснева. Шустрая какая оказалась. Хорошо, что в больнице была. Из дома не довезли быв дороге бы родила, смеется и лба моего касается, смахивая испарину.
Сделав лихорадочный вдох, закашливаюсь и обессиленно по сторонам озираюсь. Жду, когда мне рыжиков покажут.
Отказники, грубо, пренебрежительно звучит откуда-то сбоку, и я вздрагиваю. Взвешиваем, одеваем и в кувезы.
Устремляю полный паники взгляд на Бересневу, которая тоже слышит каждое слово. Забыв о болях, о слабости, о полуобморочном состоянии после родов, я набираю полные легкие воздуха и выпаливаю грозно:
Отдайте. Моих. Детей! Немедленно!
Ожидаю, что Алевтина Павловна в ответ наорет на меня, разозлится, но она улыбается.
Вот и правильно, кивает одобрительно, а потом жестом акушерку подзывает.
Нахмурившись, кручу головой, пытаясь распознать, что происходит вокруг. Зрение немного плывет от стресса и слез.
Но вдруг Что-то тепленькое ложится мне на грудь, попискивает. И я замираю, боясь пошевелиться. Рядышком устраивается еще один сверток.
Опускаю взгляд и издаю надрывный стон, когда вижу на себе двух младенцев. Они такие крохотные, что теряются в пеленках. Глазки жмурят, мяукают возмущенно, но стоит им уткнуться носиками и губками в меня, как тут же умолкают. Только сопят смешно и мило.
Рыжики, приподняв голову, роняю слезы на их сморщенные щечки, касаюсь губами лобиков, обращаю внимание на отдающий желтизной пушок. Целую детей по очереди, стараясь никого из них не обделить вниманием и любовью.
Да! Я люблю их. С самого первого дня.
Анечка и Артем, шепчу имена, которые давно им придумала. Но запрещала себе произносить вслух. Носила в сердце. И не зря.
Никому не отдам!
Злата, а теперь передай их нам, будто сквозь толщу воды, пробивается просьба Бересневой. Все равно нужно их в кувезы поместить, понаблюдать. И тебя в норму привести