«Ну, как же напирал верзила, вот и родинка на руке. Я разглядел. Не смотри, что далеко стоялвсе видел».
Вербин готов был содрать с себя, скусить эту проклятую родинку и, испугавшись не на шутку, говорил первое, что приходило в голову: «Ну, мало ли, могут быть и совпадения Сколько угодно людей с одинаковыми приметами» И при этом глупо рассмеялся.
«Ну, хорошо, не унимался собеседник, а эти дурацкие доспехи, латы»
«Ну ничего себе, в отчаянии лепетал доктор, прибавляя дерзости, да они сегодня на каждом втором, вы что, забыли, какой сегодня день, или разыгрываете меня?»переходил он в подобие какого-то жалкого наступления, опирающегося исключительно на отчаяние и страх.
Чьи-то слова: «Да отвяжись ты от него, чего пристал!»спасли доктора.
И тут заиграли трубы, снова взревели варганы, ударили со всех сторон барабаны Представление начиналось.
2
Низкие своды княжеских покоев давили, казалось, просто ложились на плечихотелось сбросить их тяжесть, освободиться, вздохнуть свободно, вольно. Духота жаркого августовского дня мучила, тяжелым комом лежала в груди, не давая ни минуты передыха. Отворенные двери, распахнутые окна не спасаливоздух, казалось, остановился и, недвижимый, застыл так навсегда. Парило: влага проступала отовсюду, все отсырело, взмокло, по вискам катились крупные капли пота, медленно переползая на щеку, скатываясь за сдавливавший, как удавка, ворот.
Великий князь рванул застежки у самой шеине помогло, не стало ему легче в сгущавшемся полуденном зное.
Он ходил под низкими сводами, громким эхом отзывались его шаги в каменных парусах. Остановился князь у раскрытого настежь окна, уставился на залитый ярким полуденным солнцем митрополичий дом. Глядит, вспоминает и изумляется.
«Вот так же все один в один и тогда было, когда умирал митрополит Алексий. Такая же слепящая белизна стояла во дворе, и опустошала душу неизвестность, терзала, мучила. Что там у них, как сейчас решится судьба митрополичьего сана, кому достанется он на этот разснова ли быть Дмитрию в покорной зависимости, как это было с Алексием в течение почти двадцати семи лет, или же быть ему свободным и самому говорить свои условия, не быть вызываемым по случаю, а вызывать самому, не склоняться, а самому принимать поклоны Как оно все там решится»
Точно так же стоял тогда у окна, может, у того же самого, что сейчас, великий князь Дмитрий Иванович, вглядывался в немые стены митрополичьих покоев, за которыми у постели умирающего митрополита всея Руси происходил разговор Алексия с Сергием Радонежским.
Преподобный Сергий был вызван из Троицкой знаменитой обители просьбой самого Алексия, пожелавшего передать ему из рук в руки митрополичью власть, разговор же их только и должен был решитьсогласен ли преподобный Сергий или нет. Почти не сомневался умирающий Алексий в согласии своего ставленника, но испросить все-таки надо было. Всем подходил Сергий, годилсяи скорбел о печалях земли Русской побольше других, и о величии своем не помышлял вовсе, хоть и прославился благочестием в русских людях, да и не только в них, о выгодах для себя никогда не думал Всем был хорош преподобный для митрополичьего места, все шло к тому, да только вот великий князь давно уже вынашивал совсем другие планы: тяготила его власть митрополита, зависимость от него, от его воли. Хотелось высвободиться. Случай предоставлялся, и человек подходящий уже найденМихаил, архимандрит коломенский. Этот бы князя слушал, дал бы наконец желаемую свободу, самостоятельность, независимость И разговор с ним уже был, и согласие получено. А то, что не всем это по вкусу, так на то и власть княжескаяона остудит горячие несогласные головы Все будет как задумано Только бы преподобный Сергий не дал согласие, отступилсяиначе опять надоевшая уже покорность, смирение Чем закончится их разговор? Как решится судьба Руси, участь великого князя?
Дмитрий смотрел в залитый солнцем двор, в каменное кружево митрополичьих покоев, в безоблачное, словно остановившееся, горячее небо. Шарила дрожащая рука у сдавленного духотой горлаискала спасения, трепещущие пальцы зарывались в складки одежды, шире распахивали мучающий ворот.
У кого, у кого, произносит он тихим голосом, и каждое слово будто повисает рядом с ним в стоячем этом воздухе, не отлетает, у кого испросить высочайшего благословения перед битвой Великий князь уже не раз принимался молиться и у себя в домовой церкви, и в храме кремлевском. Да только все одноне приходит к нему желаемое освобождение, не рождаются окрыленные силы, вознесшие бы его к высшим стремлениям разума и воли. Нет, ничего не выходит. А без него нельзябез него шагу не ступишь, людям в глаза не глянешь, застрянешь в распутице, не выпутаешься из дурных предчувствий да приметбог весть, чем это кончится! Нет, высочайшее благословение просто необходимооно распахнет веру в победу, проложит к ней ровную дорогу, снесет с пути к ней всякую преграду, даст все, что необходимо русскому воинству в день битвы, отведет все невзгоды, отодвинет на время помехи, обернется везением да удачей. Все остальное великий князь своими руками да с помощью своих верных людей сделал. Дело за небольшимда только за главным. У кого испросить благословения?
Князь закрывает глазаперед ним возникает образ Спаса Нерукотворного, ему молился неистово князь в эти дни. Вдругшаги. Князь резко оборачивается, никого. То по двору в притихшей полуденной пустоте идет, шаркая по красным раскаленным камушкам, человек.
Дмитрий вздрагиваетточно так же, той же походкой, так же сгорбленно шел тогда от умиравшего Алексия преподобный Сергий. Уходил, так и не дав своего согласия на высочайшее помазание. Уходил и уносил тяжесть княжеских сомнений, уходил, и удалялась с ним вместе тревога этих последних дней, и уже накатывала радость свершенного почти плана. Теперь срочно гонца в Коломну к Михаилу
Еще пуще шарят руки у княжеского пылающего горла, еще сильнее трепещут пальцысгущается духота, приливает горечь к пересохшему рту.
Кто же знал тогда, что вместе с Сергием покидала митрополичий двор и возможность столь необходимого сегодня благословения? Кто же знал, что все так сложится Что по дороге в Царьград погибнет в пути ставленник Дмитрия коломенский архимандрит Митяй. А с ним вместе покинет Дмитрия и убежденность, что в его княжеских пределах, которые ему хотелось бы слить воедино, стянуть тугим обручемне все за негонашлись ведь злые люди, извели Митяя. В такую пору особенно важно получить высочайшее благословениеоно бы сняло камень с души не только у великого князя, а и у всех остальных, кто так же, как и он, ждет объединившего бы их в столь решительный час высочайшего слова. Не будет егоне будет и уверенности в зачатом деле, не станет той храбрости, какая нужна теперь, не получится и объединиться, связаться в несгибаемую единую силу, не будет главного, что всегда сулило удачу, прокладывало нужные дороги, уберегало от невзгод и напастей. Как бы было все это просто теперь, если бы не смерть Митяя. Уже бы Дмитрий со своими воеводами принимал сейчас божье слово, уже бы наполняло оно его и его верных боевых братьев желанной силой, уверенностью, спокойствием, высоким разумением. Уже бы на глазах у всех стоял великий князь под благословляющей рукой и из-под осеняющего креста взирал на коленопреклоненных своих воевод и радовался вместе с ними: «Вот оно, благословение божье, вот нисходит на нас его воля, вот причащаемся мы к полку Христову, вот и причастились уже»
Шарит рука князя у горла, летят на каменный пол и гулко отдаются сдавленным эхом отлетевшие под сильной рукой сканные пуговицыдушит великого князя августовская истома, давит сердце не унимающееся смятение.
Ястребиным недвижным взором уставился Дмитрий Иванович в залитый горячим солнцем двор, по которому все идет-уходит преподобный Сергий. Уходит и никак не уйдеттолько мучает, рвет сердце, рушит надежды.
Нет сил отойти прочь от окна. И потому, что там, в глубине палат, духота, ноги туда не несут. И потому что мысли непередуманные, нерешенные камнями на ногахне дают ступить.
«Киприан! Ну и что же, что он посланник царьградского патриаршества. Сумел. Спроворил. Да только все пустоене соотечественник, не православный, то ли грек, то ли серб. Куда ж ему до наших печалей, страданий наших. Чужая душа, хоть и навязываемая далеким патриархом там, в Царьграде. И как можно простить ему, не вступившему, да и способному ли вступить в митрополичество, стремление расколоть единую митрополию надвоеуж так он тяготит к западу, к Литве, к Киеву, что, даже сидючи в Москве, все одно думает про своепро особую, свою митрополиюкиевскую да литовскую. А каково было бы разодрать сейчас устремившуюся к единению Русь. Это перед таким-то врагом, как степняк Мамай. Нет, никакие хитрости, уловки и изворотливость иноплеменного новоявленного митрополита не помогут ему занять святое местонапрасны патриаршие хлопоты. Нам соотечественник нужен, да еще и не простой, а чтоб не от мира сего былчтоб из полку Христова, да не по слову одному, а по делу, по всей своей жизни, по служению. Уж куда как хорош по всем этим меркам преподобный Сергий из Радонежа! В Царьграде были б ему рады, и по всей Руси, и в народе. Да только и патриарху и всем известно теперь о княжеском противлении избранию Сергия, об уходе Сергия и возвращению его в Радонежскую пустынь. Как ни таивсе в конце концов становится известно миру. Как же сейчас обратиться к нему после всего, что было»