Юрий КовальПод созвездием Рыбы
«Я всегда, врожденно, с детства испытывал страсть к рыбе, к блеску ее, к виду, к образу рыбы»
«В друзьях у нас была Таисия Ефимовна, редактор журнала Рыбоводство и рыболовство, которая регулярно выделяла нам полосу в журнале. <> Коваль писал, рисовал я. Это был расцвет совместной художественной работы.»
Кубена
Главы из книги «Под созвездием Рыбы»
Рисунки ВИКТОРА БЕЛОВА
Пресвятая богородица, пошто
рыба-то не ловится?
Либо невод худ, либо нет ее тут.
По «баканам»
Вологдаберезовый город.
Березыстарые, с узластыми ветками, с наростами на стволахстоят по краям улиц, выходят к реке. Июнь, и лист на них уже и не мелкий. Средний лист, самый банный.
На катере, который называется УР-100, мы плывем по реке Вологде. Вода в ней взмученная, покрытая нефтяными медузами. С левого борта одна за другой выплывают из-за домишек облезлые пятикупольные церкви, с правоготорчит из пепельной зелени колокольня вологодского кремля.
О, вологодский серый кремль.
Тыукрашенье росских земль.
Мой спутник, художник Витя, достает из кармана коричневую тетрадочку и записывает двустишие о кремле. Тетрадочканаш бортжурнал.
Быстро идет УР-100 по Вологденевеликий катер, а скороходный. На мачте реет треугольный вымпелдва изогнутых осетра. Это флаг рыбоохраны.
Художник Витя стоит на носу катера и рисует двух матросовбезусые, совсем зеленые ребятки. Смущаются, что их рисуют.
Люблю я, братишки, когда, хорошея.
Видна из тельняшки матросская шея.
Наш капитаннебольшой брюнет в синей рубашке. Золотой краб горит на его капитанке. Выражение лица у него несколько каверзное и фамилия соответствующаяЧертенков.
Когда катер наш вышел на Сухону, я попросил разрешения «порулить».
Давай, сказал он, передавая мне штурвал.
Как держать-то?
По баканáм.
Я испытал удивительное, совсем детское удовольствие. Катер легко слушался руля и легко было у меня на душе.
Я крутил штурвал, Витя отмахивал белым флагом, я нажимал кнопку, и дикий вой сирены разносился над Сухоной, а со встречной баржи тоже салютовали нам белым флагом и тоже гудели сиреной.
Это желание «порулить» таилось во мне с самого детстваи вот я чувствую в руках деревянный, облизанный ладонями штурвал, перебираю его рогулькирадуюсь, пьянею от удовольствия.
Что там по курсу?
Кейптаун, сэр!
Стюард! Папиросы джентльменам!
Пятнадцать человек на сундук мертвеца!
Э-хе-хе. Совсем неплохо получить вдруг в руки штурвал и судно какое ни на есть! Серая вечерняя сухонская волна, баржи, бакена, блеклые кусты ольховника по берегам, пятнистые коровы, покосившиеся березы, черные дома и вдруг снова бакен, подмигивающий, подмигивающий мне.
В синестеклый бинокль я вижу баржу. Отмашку ей и сирену.
Лохматый раскосый матрос на барже, женщинаплатье в горошекглядят с изумлением на катер, воющий и выписывающий кренделя. Это я их завернул от восторга и чуть не впер на мель, прямо на рыболовов, застывших на окуневом берегу.
Мой клиппербот и стар и мал,
И валок на волне.
Ах, дайте в руки мне штурвал.
Штурвальчик дайте мне!
Вот и шлюз. Знаменитый шлюз Шерл, построенный давным-давно. За нимКубенское озеро.
Капитан сам берет штурвал. Хватит, порулили. Расскажем лучше историю, в которой шлюз Шераглавный герой.
Мрачная история
В Кубенское озеро впадают две рекиКубена и Уфтюга, а вытекает однаСухона. В том месте, где вытекает Сухона, и стоит этот шлюзШера.
Прошлой зимой шлюз почему-то оставили открытым. Уровень воды в озере резко упал. Вместе с водой на зимовку в Сухону ушла и рыба.
Весной, когда вскрылся лед, озеро постепенно стало наполняться полой водой. Рыба только начала было возвращаться на нерест, как вдругбац! шлюз закрыли.
Кубенский лещ отнерестился в Сухоне, в полой воде, над заливными лугами.
Сошла полая вода. Икра леща, щуки, окуня, плотвы, язя оказалась на сухой земле.
A в Кубенском озеро, естественно, уровень повысился. Там начался как бы второй паводокдва метра выше нормы.
Тогда-то шлюз снова открыливода кубенская покатилась вниз, подхватывая икру, превратившуюся в пыль.
Конечно, во всесоюзном масштабе гибель икры леща на Сухоне не такая уж безумная трагедия и никак не сравнима с гибелью волжского осетра и белорыбицы. Но все-таки есть и общее: на Волге осетр не может добраться до нерестилищ, останавливаясь перед железобетонной громадиной, здесь лещ утыкается носом в бревно.
Кубенская ночь
На Кубенское озеро мы пришли ночью.
Светла была ночь, волны обкатывали катер, белым веником торчали за кормой, разбегались веером.
Капитан повел катер к берегу, на котором видна была церковь, несколько темных, без света в окошке, домов.
Сокрушив какие-то полусгнившие мостки, торчавшие с берега, катер мягко вполз на песок. В луче прожектора видно было пятно обрывистого оранжевого песка, намытые Кубеной коряги и пни с выпученными корнями.
Деревня на берегу была родиной капитана.
Он сбежал по трапу на прибрежный песок и исчез на тропинке, заросшей крапивой.
Мы остались одни на палубе. В кубрике храпел инспектор рыбоохраны и тихо дышали матросы.
Тишина. Только с берега крикнул петух да волны легко шлепали о борт катера. Мы бродили по палубе и никак не могли решиться спать. Странное возбуждение охватило нас. И ночь-то была простая. Озерная. Ничего особенного. Сильный ночной запах травы с берега. Катер, уткнувшийся в песок, много воды.
Мы притащили в рубку рыболовные снасти, развесили на штурвале леску, стали вязать крючки.
Потом пошли на берегискать червей. Сплошной песок. Сколько мы ни переворачивали пнине могли найти ни одного червя. Комары, поднявшиеся из сырой травы, жалили щиколотки. Мы ползали по обрывистому берегу, заросшему крапивой, и ковыряли щепочкой песок.
В крапиве всегда водятся черви, бормотал я, опасаясь, что Витька расхолодится к рыбалке и к поискам червей.
Но он тоже был возбужден, ему тоже хотелось найти этих червей, вызвать их к жизни, создать из ничего.
В крапиве всегда бывают черви. Помню, на Вишере, у поселка Приисковая, какие были заросли крапивы. Я там их набрал целый ящик.
На Вишере под крапивой, наверное, не песок был.
И здесь не песок, уговаривал его я. Крапива вообще не растет на песке.
Я ковырял щепочкой под корнями крапивыи всюду был песок, какой-то черный, вонючий.
Идиотское зрелище являли мыдва сумасшедших, шарящих ночью в крапиве.
Потом пошли в деревню, бродили под стенами церкви. Перевертывали камни, но не было под ними ничего, кроме песка и сухой, удавленной травы. Витька тянул меня на огороды. Мол, там, на огородах, имеется отличный червяк. Я еле удерживал его от этого безумного поступка.
Высокие северные дома окружали нас и нигде не горел свет. Только в одном доме горелнаверное, у капитана.
Наконец, за деревней набрели на заросший хвощом ручей. Под полусгнившими досками, валявшимися на берегу, стали нам попадаться червяки.
Я, пожалуй, не знаю ни одного человека, который выдержал бы эти дурацкие поиски червей. Любой из моих приятелей бросил бы меня еще на берегу, в крапиве, в вывороченных пнях. Не таков Витькаон обязательно доведет дело до конца, додавит.
Это была неудачная ночьвсе валилось из рук, ломались щепки, которыми мы ковыряли землю, ботинки промокли, комары нажалили шею и щиколотки, а когда мы набрали червей и закинули удочки, поднялась волна, валила на бок поплавок. Не было ни одной поклевки, крючки цеплялись за тросы и пеньковые концы, разложенные по палубе. И все-таки это была прекрасная ночь, первая наша ночь на Кубене. В ней было все: катер, волны, запах большой воды и сырой травы, вывороченные пни, крапива на берегу, старая белая церковь, перевернутые камни, лающий пес, одинокий свет в окне капитана.