Только не разболтай.
Ну уж нет, не разболтаюстарый штурвальный.
Я гляжу то на медную стрелку, указывающую румбы, то на Ладогу. Катер давно уже отошел от берега и не видно вокруг ничего, кроме волн и небес. А волны и небесаэто как раз то, что следует созерцать.
Странное все-таки делоникак не думал, что окажусь этим летом на Ладоге. И привела меня сюда в общем-то дурацкая идея, которая всем кажется нереальной. Идея объездить все озера.
Ну прямо-таки все?
Хотя бы самые большие.
А маленькие?
А маленькие потом.
Я не кручу штурвал ни вправо, ни влево, только держу его точно так, как держал Иван Иваныч. Но, видно, импульс какой-то передается через пальцы огромному черному рулю, приделанному под кормойкорабль отклоняет вправо.
Я крутанул влево и увидел стрекозу.
Она была вырезана из старого корабельного дерева и так ловко приделана к амперметру, будто залетела из озера и села отдохнуть. По коричневому брюшку разбегалась медная насечкаромбики, запятые, звездочки. Глаза бутылочного стекла были ловко подделаны под аквамарины.
Мастеру, видно, хотелось сделать ее точь-в-точь как в натуре, но он не удержался, всю изукрасил медными заклепками. Крыльяламповой слюды.
Корабельная стрекоза, думал я. Это прекрасно. На дизеле, крашенном суриком и белилами, вдруг старо-парусная стрекоза. Ведь что такое эта деревянная стрекозаэто символ парения! Это символ свободного перемещения в мировом океане!
Корабль ушел вправо румбов на пятнадцать, я закрутил штурвал, катер дернулои стрекоза взлетела с амперметра.
Она трещала слюдяными крыльями о ветровое стекло.
Что за дьявол! крикнул железный раструб передо мною. Из него донеслось жаркое дыхание Иван Иваныча и запах сигарет «Памир».
Штурвал вырвался из рук и сам попер вправо. Иван Иваныч крутил другой штурвал, установленный на мостике и связанный с этим.
Неожиданное воспарение деревянной стрекозы изумило меня.
Пошуршав о стекло, она опять уселась на амперметр, дрогнула крыльями и замерла.
Ваня, крикнул я. Как сюда попала стрекоза?
А? сказала труба, усиливая запах «Памира».
Откуда взялась стрекоза?
С озера залетела.
В полукилометре я вдруг увидел маленький зеленый корабликрыбаки вытягивали сети.
Сети похожают, брякнула труба.
Интересное слово «похожать», я его услышал только здесь, на Ладоге. Оно означаетпроверить сети.
Началась похожка, сказал и я в трубу, чтобы утвердиться в свободном обращении с новым словом.
Пока мы подходили к рыбакам, стрекоза отвлекала меня. Она взлетала, изогнувшись, стучала в стекло коромыслом.
Рыбаки похожали сети. Все в оранжевых фартуках, краснолицые. Чуднóе впечатление производит человек, одетый в оранжевое, к тому же это оранжевоерезиновое и скрипит, как всеми теперь позабытые галоши.
Мы вплотную подошли к рыбакам, встали борт о борт.
Заскорузлыми и ловкими пальцами рыбаки выдирали из сети сигов и шмякали в ящики, стоящие на палубе, а сеть между тем наматывалась на барабан.
Сеть ползла из-под судна, сиги бились в воздухе, летели брызги и казалось, сети так впиваются, что сок брызжет из-под рыбьей чешуи. Чудно все-такив воду заброшена такая примитивная штука и вот на тебев ней оказываются сиги. В детстве меня волновали сетки, особенно футбольные.
А глаз сиганеглубок. Нет такого золотого колодца, как в лещовом глазу.
Хвост сига хочется назвать ластом и сравнить с бабочкой.
Сигрыба неповторимой пластики. Однажды я видел у мясника чудовищно тяжкий, грубо кованый тесак, которым, казалось, можно отрубить слоновью ногу. Сиг напомнил этот тесак, но только округлый, обточенныйоковалок.
Какой странный у сига ротподрубленный книзу. Это так называемый нижний рот.
Длинным пиратским ножом матрос Саша стал пороть сигов. Во вспоротом сижьем брюхе плотно лежала яркая оранжевая икра. Она была заключена в прозрачно-мутноватую пленку и, кажется, шевелилась. По сравнению с сизыми потрохами она была гроздью рябины в жухлых листьях. В силе цвета заключалась ее суть.
За сигами я позабыл стрекозу. Заскочив в рубку, я снова увидел ее. Как окаменевшая, сидела она на амперметре. Странно, что не сумела улететь из открытой настежь рубки, наверно, не хотела. Огромная ладожская стрекоза.
Сиги и стрекоза показались вдруг соразмерными, слились в воображении, переплелись. Немедленно захотелось зафиксировать, утвердить в памяти сигов и стрекозу.
Я бросился в кубрик за фотоаппаратом.
Увы, фотографияне лучший способ утверждения.
Стремительно я щелкал кадр за кадром, тыкал в нос сигам фотоэкспонометр, облепил «Зенит» рыбьей чешуей, ляпнул в объектив зачерневшим сиговым соком. Рыбины ускользали из моих фотографических рук, вяло уползали, не укладываясь в композицию.
Матрос Саша допарывал сигов. Его рука с ножом влезла в кадрматросская рука с татуировкой «САНЯ».
Глупейшая идея пришла в головукадр со вспоротыми сижьими брюхами и татуировкой «САНЯ». Я мучил невинного Сашу, обдумывая назвать фотографию «РУКА БРАКОНЬЕРА».
К счастью, пленка не выдержала моего напряжения, лопнула в фотоаппарате, а Сашамолодец, не стал ждать, пока я перезаряжусь. Он выпотрошил рыб и бросил белые бескровные куски в ведро.
Но я все же перезарядился, сунув аппарат в рукава душного капитанского полушубка, раб идеи фиксации.
Поднявшись в рубку, я прицелился в стрекозу.
Да приколи ты ее, сказал Иван Иваныч, и неси на палубу фиксировать.
Глупая игла нашлась, швейная игла, коротенькаяв полмизинца.
Даже не вынув из ушка черную нитку, я воткнул иглу в стрекозу.
Мне показалосьстрекоза прямо закричала.
Вырвав иглу из моих рук, она ударилась лбом о стекло.
Она сгорала, она так билась крыльями, что еще немногои пролетела бы стекло.
Замедленно она накренилась, как сбитый самолет, и, зацепив крылом амперметр, грохнулась мертвая на пол под штурвалом.
Медные насечки и ромбики на ней поблекли, она стала маленькой и черной обыкновенной стрекозой.
Под созвездием Рыбы
Я коллекционирую реки.
С удовольствием перебираю в памяти те, на которых побывал, жил на берегу в избушке или в палатке, ловил рыбу, рисовал.
Первое место занимает, конечно, Вишера, которая впадает в Каму. Это настоящая красавица, с течением то быстрым, то плавным, с порогами, с тайгой и с причудливыми скалами-скульптурами над черными омутами. В ней водятся и таймень, и хариус, настоящий хариус, крупный, с фиолетовым плавником, черным лбом и золотым брюхом. Я ловил его. А вот тайменя не ловил, зато видел с лодки, как он дремлет в глубоком бочаге на камнях, увитых охряной водорослью.
О Вишере можно писать и вспоминать сколько угодно, но есть в запасе и другие реки. Ну, хотя бы подмосковная речка Ялма, которая протекает в Мещерских лесах. Шириной с болотную канавку, она вдруг разливается великими плесами, на которых осенью берет язь.
Хороши названья рек из моей коллекции. Например, притоки ВишерыВёлс, Улс, Лыпья. Или Карабулаприток Ангары. Карабулавот уж действительно разбойничье, пиратское слово.
Над Карабулой я летал в вертолете с десантниками, выслеживающими таежные пожары. Она извивается по тайге, сворачивается змеей, оплетает тайгу какими-то тройными морскими узлами, ее излучины блестят под солнцем и трепещут, как хариусы.
Есть в запасе и два ручья, протекающих в Якутии. Вот как звучат их названияЮндюлюн и Кюндюдей.
Я коллекционирую рекирисую их, ловлю в них рыбу. Но когда нет возможности выехать из Москвыя тоскую, удилища сохнут, в альбомепусто. Тогда я иду на Яузу, как-никак она тоже в коллекции. Но совсем уже никудышной стала Яуза. Ни погода, ни время дня, ни цвет неба никак не влияют на цвет ее воды. Она уже ничего не отражает, кроме унылых гранитных берегов.
Но вот чудонеподалеку от Андроньевского монастыря я как-то видел двух уток. Это были кряквы, прилетевшие с Чистых прудов или из Лефортова. Неподалеку землечерпалка поднимала со дна грунт, цветом и фактурой напоминавший вар или гудрон.
Весенние кряквы на Яузеуникальное зрелище. Прохожие останавливались, показывали на них пальцем.