Родольф, который уже пять месяцев не спал с Клодетт, но каждый вечер прижимался к ней всем телом на глазах у двухсот человек, Родольф однажды вечером исполнял великолепное танго. Он, как обычно, прижался к ней, и она отклонилась назад.
«Сильней! Сильней!»кричала ему публика, в основном мужчины, когда руки Родольфа сжали ее горло.
Танцуя, Клодетт всегда делала вид, что страдает, от любви к Родольфу и от страсти в его руках. На этот раз она не встала, когда он отпустил ее. И он не помог ей, как обычно. Он задушил ее, это было так сильно, что она не могла закричать. Родольф сошел с маленькой сцены и оставил Клодетт, чтобы ее подобрали другие люди.
Та, что не может ходить и плавает, как топорThe Invalid, or, The Bed-Ridden
Она пострадала во время падения, лет десять назад, когда со своим приятелем поехала в Шамони, покататься на горных лыжах. В результате травмы что-то повредилось у нее в спине. Врачи ничего не нашли, никто не обнаружил, что у нее что-то не так со спиной, но все равно, по ее словам, было больно. На самом деле, она не была уверена, что сможет сделать его своим мужем, если только не притворится, что серьезно пострадала, именно когда они были с ним вдвоем. Филип, однако, был без ума от нее, и ей не стоило так волноваться. Тем не менее, накрепко вцепиться в Филипа, плюс обеспечить себе беззаботную жизньне говоря уж о том, чтобы лежать развалившись на постели, на спине или же, если ей будет угодно, как-то иначе, поудобнее, в течение всей оставшейся жизни, было неплохой выгодой. Выгода была очень большая. Сколько других женщин могли бы заиметь мужчину на всю жизнь, ничего ему не давая, даже не мучаясь с приготовлением для него обеда, и быть обеспеченной самым лучшим образом?
Иногда она вставала, в основном за пределами спальной. Иногда она поднималась, когда было солнечно, но не всегда. Когда солнца не было или приближался дождь, Кристин чувствовала себя ужасно и оставалась в постели. Поэтому спускаться вниз в магазин приходилось ее мужу Филипу, а после возвращаться и заниматься приготовлением ужина. Все, о чем Кристин говорила, было «как я себя чувствую». Посетители и друзья выслушивали длинный рассказ об инъекциях, таблетках, болях в спине, которые не давали ей спать в прошлую среду вечером, и о возможности дождя завтра, потому что она так себя чувствовала.
Но она всегда чувствовала себя довольно хорошо, когда наступал август, потому что в августе они с Филипом отправлялись в Канны. В самом начале августа ситуация, тем не менее, могла быть и хуже, это подвигло Филипа вызвать машину медицинской помощи до Орли, а затем подготовить специальное размещение в самолете до Ниццы. В Каннах она обнаружила, что может самостоятельно каждое утро в 11 часов выходить на пляж, купаться в течение нескольких минут с помощью надувных рукавов и хорошо, с аппетитом пообедать. Но в конце августа, по возвращении в Париж, она пережила обострение от всех этих волнительных минут, жирной еды и общего физического напряжения, и ей снова пришлось лечь в постель, спрятав под одеялом и свой загар. Иногда она выставляла перед посетителями загорелые ноги, вздыхала, воспоминая о Каннах, а потом снова укрывалась простынями и одеялом. Сентябрь действительно предвещал наступление суровой зимы. Филип теперь не мог спать с нейхотя, ради бога, он чувствовал, что заслужил лучшее обращение, так как работал до умопомрачения, чтобы оплачивать бесчисленные счета ее врачей, рентгенологов и аптек. Ему придется пережить еще одну одинокую зиму, и даже не в одной комнате с ней, а в соседней.
«Подумать только, я довел ее до всего этого, сказал Филип одному из своих друзей, взяв ее с собой в Шамони».
«Но почему она всегда чувствует себя хорошо в августе? Ты думаешь, она не в состоянии двигаться? спросил его друг. Подумай еще раз, старина».
Филип действительно задумался, ведь остальные друзья говорили ему то же самое. Ему потребовалось несколько лет, чтобы все осмыслить, ежегодные каникулы в Каннах (из-за чего он терял сбережения целых одиннадцати месяцев) и долгие зимы, когда он спал, в основном, в «свободной спальне», а не с женщиной, которую любил и желал.
Итак, они были снова в Каннах, в одиннадцатый раз, и это снова был август. Филип собрал все свое мужество. Он выплыл вслед за Кристин, держа в пальцах булавку. Он воткнул ее в надувные белые нарукавники и сделал по одному проколу в каждом. Они с Кристин были недалеко, воды было только чуть-чуть с головой. Филип был не в лучшей форме. Он не только терял волосы, что не имело никакого значения в плавании, но и обзавелся животом, который, по его мнению, мог бы и не появиться, если бы он мог заниматься любовью с Кристин все последние десять лет. Но Филип попытался, ему удалось окунуть Кристин в воду и в то же время ему сложно было удержаться на плаву. Его сбивчивые движения, наконец замеченные несколькими людьми, казались движениями человека, который пытается спасти кого-то тонущего. И это, конечно, было то, что он сказал полиции и всем остальным. Кристин, несмотря на достаточный слой плавучего жира, утонула, как кусок свинца.
Смерть Кристин не принесла Филипу абсолютно никаких затрат, если не считать расходов на ее похороны. Вскоре у него пропало брюшко, и он, к своему большому удивлению, неожиданно оказался зажиточным, вместо того, чтобы тратить все до последнего пенни. Друзья поздравляли его, но вежливо и отвлеченно.
Они не могли сказать буквально: «Слава богу, ты избавился от этой суки», но они сказали, что дальше у него все образуется. Примерно через полгода он познакомился с довольно милой девушкой, которая любила готовить, была полна энергии, также ей нравилось ложиться с ним в постель. Волосы на голове Филипа даже начали отрастать.
Художественная натураThe Artist
Когда Джейн выходила замуж, никто бы и не подумал, будто в ней кроется нечто необычайное. Она была пухленькая, приятненькая, практичная: умела мигом сделать человеку искусственное дыхание, привести в чувство упавшего в обморок и остановить носовое кровотечение. Она работала ассистенткой дантиста и подобно всем им, никогда не теряла головы, столкнувшись с внезапным кризисом или приступом боли. При всем при том, она благоговела перед искусством. Перед каким именно? Да перед любым! Начала онаэто был первый год замужествас живописи. Живопись занимала у нее все субботнее время, во всяком случае, настолько большую его часть, чтобы не позволять ей таскаться по магазинам, так что покупками занимался ее муж, Боб. Он же платил за рамы для мутных, писанных масляными красками, которые почему-то все время сливались, портретов знакомыхзнакомые позировали по выходным, что также отнимало время. В конце концов, Джейн нашла мужество признаться себе, что цвета у нее так и будут сливаться, с этим ничего не поделаешь, и решила вместо живописи заняться танцем.
Нельзя сказать, чтобы танцы, для которых потребовалось черное балетное трико, благотворно повлияли на ее крепенькую фигурускорее, на аппетит. Еще понадобились особые туфельки. Она изучала искусство балета. Ей удалось отыскать заведение, называвшееся Школой Искусств. В этом пятиэтажном строении учили играть на фортепиано, скрипке и иных инструментах, сочинять музыку, сочинять романы и стихотворения, ваять, танцевать и писать картины.
Понимаешь, Боб, широко улыбаясь, говорила Джейн, жизнь может и должна быть более прекрасной. И каждому хочется внести свой посильный вклад в красоту и поэзию мира.
Тем временем, Боб выносил мусор и следил за тем, чтобы в доме не кончалась картошка. Джейн достигла кое-каких успехов, но потом дело застопорилось, так что она бросила балет и переключилась на пение.
Я-то, если правду сказать, думаю, что жизнь и так прекрасна, говорил Боб. Ну, как бы там ни было, я вполне счастлив.
Так он говорил в певческий период Джейн, когда им пришлось втиснуть в их и без того крохотную гостиную пианино.
По какой-то причине уроки пения Джейн брать перестала и занялась скульптурой, в том числе и деревянной. От этих занятий пол в гостиной покрылся комочками глины и щепками, которые пылесосу не всегда удавалось собрать. А у Джейн, проводившей целый день на работе, в кабинете дантиста, а потом еще простаивавшей до полуночи над деревом или глиной, сил совсем не оставалось.