Очевидно, что я и сын виноторговца подружились.
Его семья была родом из столицы виноделов, города Шираза, а как известно, все ширазцы имеют слабость к поэзии. Троюродный дядя Бахи занимался, как и его отец, продажей лучшего сухого в Мавераннахре. Тут придется поверить мне на слово, ведь в ту эпоху я был слишком юн и неискушен, чтобы судить. Дядя держал на базаре Самарканда дукан, который со временем превратился в поэтический клуб, где устраивались состязания известных поэтов, а за талантливое стихотворение угощали отменным белым вином.
Вчера я видел там одного поэта ширазца, однажды сказал мне Баха, так вот, когда я похвастался ему, что знаком с принцем Джахангиром, он ответил, что знал твою мать
Я навострил уши.
Мы сговорились, что Баха познакомит меня с ширазцем. На следующий день, удрав из дворца через тайный выход, я встретился на базаре с Бахой, который провел меня в дукан поэтов дяди.
От торговцев на базаре я слышал поговорку, что «если караван подходит к Самарканду, то куда бы он ни направлялся, пройдена уже половина пути». Утопающий в садах Самарканд стоял на пересечении караванных путей, образующих Великий Шелковый. Большая Хорасанская дорога вела из Багдада на восток, к подножию Великой Китайской стены и убегала еще дальше, вплоть до города подвесных мостов Чань-ань. По ней из Поднебесной базарные закрома пополнялись шелками, алмазами, рубинами и загадочными золотыми персиками величиной с гусиное яйцо. Другая половина Шелкового Пути уходила через Герат и Бухару на север. Оттуда привозили шерсть, кожу и даже самые дорогие меха на свете: белку и серый горностай. Караваны, пришедшие с юга, с берегов Ганга, доставляли мускатный цвет, корицу и манну, а также волшебные предметы, дарящие мудрость или богатство. Из Дамаскалучшие клинки в Девяти Мирах, одежду и стекло. Самаркандцы же продавали не только абрикосы с приторным орешком вместо косточки, айву необычной сладости, огромные дыни и арбузы величиной с конскую голову, тафту и драгоценный креп из квартала златошвеев, но и, конечно, заколдованные камни со знаменитой летающей горы Чупан-Ата. На этих торговых трактах, на расстоянии одного дня пути друг от друга, расположилось более десяти тысяч странноприютных домов, караван-сараев или рабатов. Отец поощрял торговлю, чтобы сделать любимый им город самой благородной из столиц.
После степенной тишины Голубого дворца, прикрытый куполом базар напоминал бурлящий котел. К нему сходились шесть широких улиц, на каждой из которых жили своей жизнью еще несколько базаров, различавшихся по видам продаваемых товаров. Улицы эти вели к шести воротам в городских стенах и упирались в них. Дальше город окружал толстый земляной вал и глубокий ров. Самарканд представлял собой пестрый клокочущий источник диаметром в сто пятьдесят танабов посреди окружающей его безмолвной серой пустыни, неслышно наступающей на поселение.
Мальчишки-носильщики сновали тут и там, готовые поднести покупки. Торговцы спорили до хрипоты, ругали товар конкурентов, стараясь тем самым привлечь внимание к себе. Они протирали овощи и фрукты от городской пыли, а закутанные в покрывала старухи продавали мягкий сыр. Аромат от лавок со сладостями, на которых находились распаленные жарой сушеные фрукты и тающая медовая халва, сводил меня с ума. Поэты же, желающие укрыться от полуденного зноя, собирались в дуканах, за прикрытыми плотными шторами дверями.
Затаив дыханье, вслед за Бахой, я протиснулся в помещение. Потрясенный непринужденной атмосферой дукана, я прислушивался к разгоряченным вином и рифмами мужчинам, старался никого не задеть, чтобы не помешать спорящим.
Жестикулируя, они страстно декламировали свои сочинения: персидские газели, поэмы, состоящие не более чем из двенадцати двустиший-бейтов, а после жарко разбирали по косточкам прочитанное. С серьезными лицами спорили они про науку о приемах украшения речи, про учение о рифмах, а также рассуждали о законах поэзии. Поэт сменялся поэтом, над одним смеялись, другого превозносили.
Затаив дыхание, я вслушивался в строки, уносящие мои мечты в неведомые просторы воображения. Одновременно стихи рассказывали о сладости вина и непостижимости мира, о мистических переживаниях и бедности странствующих поэтов.
Озарение, словно удар кинжала, пронзило меня: жаркие споры возможны не только при обсуждении тактики предстоящего уничтожения противника и завоевания богатств. И что, оказывается, для мужчины возможен другой путь, не слишком понятный мне в неполные восемь, отличный от войны, но не менее опасныйлюбовь. Которая, оказывается, тоже убивает.
Как это ни странно, среди этих безумцев я чувствовал себя вполне комфортно.
Баха дернул меня за рукав, показывая на одного из слушающих, в выгоревшем, когда-то темно-синем халате поверх видавшей виды старой кабы. В его черной бороде вились серебряные нити.
Мир вам, достопочтенный Лисан ал-Гайбначал я.
Бородач повернул ко мне мертвецки пьяные глаза и непонимающе перевел взгляд на Баху.
Это принц Джахангир, зашептал тот ему на ухо. Я рассказывал вам
А-а-а Да Сын Амира и чужестранки, колдуньи из франков
Я напрягся:
Вы встречались с моей матерью?
О да! он мечтательно воздел к небесам мутные глаза. В Ширазе я встретил ее с улыбкой лукавой, опоила меня красавица хмельной отравой, пьяный поэт потерял рифму и продолжил без слов, движением тонких пальцев в воздухе. Пока она не стала знатной дамой и супругой этого Сотрясателя и Покорителя, он махнул рукой и поморщился, подтверждая свое отношение к тленности славы и власти. Огненнокудрая и тонкостанная Виктория, жестокая красавица, что не носила покрывала!
Что дочь франков делала в Ширазе?
Появилась ниоткуда, заблудилась в лабиринте времен Внезапно, как молния шальная Коварные локоны ее трепал ветер, ее губы были подобны багряным рубинам И я был пьян ее глазами Она искала какого-то огнепоклонника. В те дни в Ширазе все кого-то искали и теряли. Войско Хромого Убийцы приближалось к стенам города
Баха толкнул его локтем вбок.
То есть Великого Амира Тимура, да продлит небо его дни!.. Эй, виночерпий! крикнул он хрипло. Вручим же свое сердце бытию! Налей мне вина! Но не того, что усугубит похмелье, нет! Налей того, что утолит сердечную тоску!
И не дождавшись, пока наполнится его чаша, свалился головой на стол и захрапел.
А я все еще не мог оправиться от шока. Мать я знал под именем «Зафира», именно оно было выведено изящной каллиграфией над входом в мавзолей, построенный в ее честь среди розовых кустов и кипарисов. «Зафира» значилось и на саркофаге белого мрамора, украшенном лазурно-голубыми изразцами, куда отец приводил меня поклониться ее памяти. Но оказывается, мать носила неслыханное чужестранное имя Виктория, и родом она была из страны франков, расположенной где-то далеко-далеко, около северного края земли!
Мой мир перевернулся.
И еще одна вещь не укрылась от меня. Как засверкали глаза моего друга, как зарделись его щеки, когда в глубине дукана промелькнул темный силуэт пухленькой девчонки! Дочь хозяина появилась на мгновенье, стыдливо прикрывая половину лица концом белой вуали, оставляя незакрытыми лишь огромные бирюзовые глаза.
***
Полночи я ворочался и никак не мог заснуть. Отец рассказал мне, что мать была аватаром Змееногого богодемона. А сегодня я узнал, что к тому же онаведьма по имени Виктория, загадочным образом попавшая в Шираз из страны франков Ах, ну конечно! Как же я не догадался сразу! Яснее ясного, она же была ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕЙ! И, конечно, прилетела в Шираз на ковре-самолете!
Мое воображение рисовало мне далекую северную страну на краю света. Местность, откуда моя мать была родом, возможно, так и называлась: У-Кромки-Земли. Дорога, ведущая к самой-самой последней черте тверди, дальше которойбездна, усеянная звездами, завершалась огромным валуном, преграждающим путь идущим издалека путникам, чтобы те по невнимательности не свалились. Должно быть, там бушевали ледяные ветры, и жители тех странных мест обязаны были привязывать себя веревками к деревьям, иначе ураган унес бы их прочь с поверхности земли. А может, они научились строить воздушные парусники и добрались до самого носа черепахи, которая носит на панцире слонов, держащих Девять Миров?
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...