Победа над вражеским фортом, одержанная после того, как Ашихэ досталась её смертная пуля, залог близкой главной победы, залог возвращения Виктора на незнакомую ему, но дорогую родину, залог будущего его дочери, которую оставляет умирающая Ашихэ.
С перевала видно лесное море. Но видны впереди и другие горы, и мы верим, что Виктор сумеет их одолеть.
Часть первая. ПИОН
ШУ-ХАЙ
Дождь перестал так же внезапно, как начался. Буйный и тёплый, он в этот день был не похож на июньские «цветные» ливни Маньчжурииструи его не переливались всеми цветами радуги и цветочной пыльцы.
Ветер дул из-за гор, с Жёлтого моря, и нагонял стаи туч, тяжёлых, сплошных, без единого просвета. Солнце бесследно скрылось за сопкой на западе, а месяц ещё не серебрил воды Муданьцьзяна. На тайгу, медленно наполняя её сумраком и шелестами лесными, сошла ночь, сошла незаметно, мало чем отличаясь от дня.
В вышине, по кронам деревьев, под взлохмаченным сводом лесной чащи гулял ветер. В глубину её он не проникал, и глубина эта, сумрачная и днём, а теперь черневшая густым мраком бездны, была недвижима. В душном и влажном воздухе одуряюще благоухали ландыши, черёмуха, азалииказалось, все запахи здесь сгущались во что-то осязаемое и туманом стлались над землёй.
Дождь давно прошёл, но капли, падая с деревьев на дно этого лесного моря, на мхи, на мокрые, допьяна напившиеся папоротники, всё ещё долбили тишину однозвучным, дробным плеском.
Сквозь этот глухой, немолчный и таинственный шум, вливавшийся в обманчивую тишину, как тихий ропот волн, как жужжание мух, только тигр мог что-нибудь расслышать.
И тигр слышал. Различал неподалёку, в зарослях рододендрона, едва уловимое движение чего-то живого.
В такую слепую ночь только тигр мог что-нибудь увидеть.
Олень сосредоточенно и старательно обгрызал кусты, лакомясь липкими почками и нежными бархатистыми лепестками распустившихся цветов. Но вдруг к их пряному и сладкому аромату примешалось что-то нечистое. Олень вскинул голову, и когда в его раздутые ноздри ударил запах тигра, он, застонав от ужаса, метнулся в чащутолько треск пошёл по кустам.
А тигрица лапой, уже согнутой для прыжка, царапнула мох раз и другой, потом выпрямилась, постояла мгновеньеи пошла дальше.
Скользя между деревьев, появляясь внезапно из-за стволов, она шла вперёд легко и бесшумно, как призрак. Вслушивалась. Где-то завозились кабаны, но как только она стала к ним подкрадываться, одна из самок тревожно зафыркала, и все бросились бежать.
Не везло сегодня тигрице: слишком душно было в лесу и уже издалека животные чуяли её запах, особенно острый теперь, когда она кормила детёнышей. Соски её набухли, бока немного запали.
Она притаилась на краю оврага, зная, что внизу её труднее учуять, да и прыжок сверху вернее. Недвижной глыбой нависла над тропинкой, и только хвост качался, как маятник, выдавая её неистовое напряжение.
Тигрица подстерегла добычуживое мясо, горячую кровь. И вот
Приближалась дичьи не какая нибудь, а крупная.
Шли люди. Гуськом. Передний держал ружьё наперевес и то и дело светил вокруг фонариком. За ним мерно шагали остальные с ружьями и походными мешками. В конце плелись двое, у которых руки были связаны в локтях: женщина и хромающий мужчина. А при нихконвоир, последний солдат, замыкавший шествие.
Эти люди проходили один за другим раздражающе близко к тигрице, ничего не подозревая, не чуя, что смертьтут, над их головами, в каких-нибудь двух метрах. Они были глупее самого глупого поросёнка!
И так бы и ушли. Но последний вдруг остановился. Только на одну минуту, за малой нуждой. Он был уверен, что успеет догнать остальных.
Но не догнал
Что-то обрушилось сверху. Позадисдавленный крик. В передних рядах замешательство. Что это? Тигр? Хунхузы? Раздалась команда:
Томарэ! Фусэ!
А позади обрывающийся мужской голос настойчиво молил по польски:
Беги! Ради Витека! Спаси Витека!
Уттэ! донеслась новая команда.
И стрельба, ожесточённая, беспорядочная
Солдаты палили во все стороны, больше всего туда, где в кустах словно что-то зашевелилось.
Но лес молчал, и они успокоились. Старший побежал назад и водил фонариком вокруг, пока не увидел на тропинке шапку и лужу крови. Было ясно, что конвоира унёс тигр, а женщина сбежала. Как её найдёшь? Кругом тайга, а ночьхоть глаз выколи.
Поискали для порядка справа, слева, не выходя, однако, из оврага. Выместили гнев на арестованном, избив его прикладами, и двинулись дальше. Поспешнее, чем шли до сих пор, чаще прежнего светя фонариками во все стороны.
Пороховой дым и запах человека распространились вокруг, отравляя дыхание цветов, деревьев и зверья лесного. Но и запахи рассеялись, всё смолкло, лес снова погрузился во мрак, и только звон капель нарушал тишину.
Тигрица потянулась всем телом и, встав на задние лапы, передними стала рвать кору дерева, очищая когти.
Неподалёку ухнул филин. На его «угу-гу» откликнулась глубина лесная «я тут», и в ответ на этот предостерегающий оклик в кустах что-то завылои жалобно и словно насмешливо. Но тигрицы уже здесь не было.
Отяжелев от сытости, равнодушно бросив остатки добычи, она пошла на шум горной речки, чтобы утолить наконец мучившую её жажду.
Когда она уже стояла в речке и жадно глотала ледяную воду, ветер опять донёс человеческий запах.
Запах шёл сзади, от берега, с одиноко высившейся там скалы. Под скалой сидела, скорчившись, женщина со связанными в локтях руками. Оттуда она могла видеть только глаза зверя, горевшие зелёным огнём, да чёрный, расплывавшийся в темноте контур огромного тела, в котором было что-то кошачье.
Глаза женщины и тигрицы встретились. И одновременно одна простонала «Иисусе!», другая презрительно заворчала.
Одна матьтам, наверхуупала без чувств на землю, другая тремя скачками перебралась на другой берег и продолжала путь через сожжённый лес, всё выше и выше в горы.
Придя в свою пещеру, она облизала спавших тигрят и улеглась поудобнее, головой к выходу. Дремала, сытая, разомлевшая в уютном тепле. Но уснуть не могла: открывая утомлённые глаза, она всякий раз в чёрном отверстии пещеры видела тлеющую золотую искру. Искорка эта всё мерцала, мерцала, раздражая, как овод, мучая, как иногда воспоминание мучает человека.
Только на заре тигрица наконец крепко уснула.
А когда, проснувшись, вышла из пещеры, то увидела уже не огненные искры, а дым.
Далеко, за последним холмом, над лесной долиной поднимался он тонким чёрным стеблем, постепенно розовея на утреннем солнце, и расцвёл наконец в вышине воздушной пурпуровой розой.
Отсюда тигрице видно было далеко вокруг. Лучшее место для логова трудно было бы выбрать. Пещера расположена на южном склоне горы, среди непроходимых зарослей аралий, оплетённых диким виноградом и хмелем. Солнце светит здесь целый день, нагревая камни. И ручеёк близко, а в соседней роще пасётся целое стадо кабанов! Тигрица следила за ними сверху, как заботливый пастух, зная, что все они до единого станут её добычей.
Она то лениво смотрела вдаль на увядавшую уже в воздухе розу дыма (пожар в той стороне, видно, догорал), то, жмуря сверкающие жёлтые глаза, любовалась сосущими её тигрятами.
Детёныши у неё славные, в особенности тигрёнок. Ему ещё и месяца нет, а он уже вдвое больше кота. Через год будет такой же, как мать, полосы на спине потемнеют, шкурка будет отливать червонным золотом, а на груди и бокахсеребром.
Вверху зашумело что-то. На миг скрылось солнце и на землю упала большая крылатая тень. Тигрица медленно подняла голову. Это сосед её, бородатый орёл-стервятник, как обычно по утрам, начинал облёт своих лесных угодий. Она проводила его взглядом. Он летел как раз в ту сторону, где ночью пылал пожар.
Летел как вихрь, на распростёртых крыльяхтолько летки свистели в воздухе. Уходили назад зубчатые вершины пустынных гор, за нимимхи, ещё серебряные от инея, а дальше колыхалось бескрайнее море зелени всех оттенков, там и сям перерезанное горными потоками. Скудная тёмная зелень высокогорной карликовой сосны сменялась более яркой и живой полосой лиственниц и сосен, потомсочной зеленью кедров, орешника и дубов, светлыми тонами пихт, берёз и пробкового дерева.