Деметриада считалась городом, но ее быстрая слава давно прошла и теперь, после высадки и разгрома под Фермопилами отчаянного десанта Антиоха Великого, город больше напоминал деревню, с козами, жующими травку на немощеных, заваленных навозом улицах. Здесь, на окраине Республики, говорили по-гречески, еще со времен Александра Великого перейдя с разнообразных диалектов на единый язык Элладыкойне. Публий и раньше неплохо изъяснялся на этом языке, который частенько звучал в его родном Геркулануме, а уж в соседнем Неаполисе был слышен на каждом углу. Теперь же, после года скитаний по римской Элладе, его койне достиг совершенства. Может поэтому, а может и в силу стечения обстоятельств, в Деметриаде ему даже не понадобились рекомендации. Дело в том, что как раз в это время, местный правитель, в силу каких-то соглашений с Римом именовавшийся "царем", получил из метрополии указание привести в порядок дороги и мосты. Как понял Публий, Республика подтягивала силы к восточным границам, то ли готовя вторжение, то ли для демонстрации силы. Как бы то ни было, но от дорог и мостов теперь требовалось выдерживать не только груженые повозки легионерских обозов, но и тяжелые карробаллисты, катапульты и стрелометы. Магистратура провинции расщедрилась даже на довольно значительные средства в виде золотых денариев, уже привезенных в Деметриаду под охраной. Для выполнения таких сложных работ правителю понадобился инженер, своего у него не было, выписывать специалиста из Афин было и дорого и долго, поэтому инженером стал удачно подвернувшийся Публий. В дополнение к своим прямым обязанностям, бывший понтифик помогал правителю в совсем иных делах, негласно деля с ним одну из его наложниц. То ли правитель был уже слишком стар, то ли Ларисса была ненасытна, но их связь возникла по инициативе прекрасной фракийки. И она же предупредила Публия о надвигающейся беде
Возможно "царь" был уже стар для ложа, но из ума еще не выжил, хотя ум он имел явно извращеный. Поэтому, получив из канцелярии наместника ориентировку на Публия, он не заключил его под стражу, а задумал нечто более утонченное. Правитель был не только хитер, но и жаден, и решил присвоить казенные средства пользуясь опалой экс-понтифика. Но для этого надо было хотя бы начать работы и передать Публию часть, разумеется весьма малую, от привезенных денариев. После этого его можно будет обвинить в растрате, и вряд ли кто-нибудь будет прислушиваться к оправданиям разыскиваемого Республикой негодяя, ну а вовремя пресеченная попытка к бегству может оставить по себе удобно безмолвное тело. Весь этот хитроумный план он изложил доверенному рабу, а Ларисса, в свою очередь, подслушала и не утаила от своего любовника. Тогда Публий разработал свой план, несколько более успешный, чем царский. Получив первую и, как предполагалось, последнюю толику золота, он поцеловал зареванную Лариссу и немедленно поспешил в порт, где его ждала заранее зафрахтованная фелука. На этом он распрощался с подвластными Республике территориями и продолжил свой путь, а вернеебег, на восток.
Годы бегства, а сколько именно, Публию вспоминать не хотелось, запомнились ему чередой царей, строительных площадок, временных жилищ, столь же временных женщин, и местных богов, имена которых не запоминались. На Родосе, куда доставила его фелука, инженеры и архитекторы не требовались. Потерпев поражение в недавней войне и потеряв все свои территории на материке, остров постепенно приходил в упадок, a упавший во время давнего землетрясения знаменитый Колосс так и лежал поверженный и бесполезный, уже давно заросший патиной. Поэтому Публий охотно откликнулся на предложение египетского посланника и нанялся городским архитектором Александрии Египетской. Поначалу, еще сохранив остатки наивностим, он строил грандиозные планы создания шедевров архитектуры в богатом и культурном городе. Однако, прибыв на место, Публий обнаружил, что со времен Сострата Книдского в Александрии не строят ничего, кроме типовых дворцов знати и армейских казарм.
Египет произвел на него странное впечатление. Рутинная работа на Птолемеев не слишком утомляла инженера и оставляла достаточно времени для раздумий. При этом он не раз вспоминал пламенные речи Перперны о поглощение одних народов другими. Хотя легат имел ввиду исключительно латинян, Публию хватило ума сообразить, что не одни только римляне подавляют и поглощают другие народы. Но здесь, в Эйгюптосе, как называли эту страну пришельцы, подавления не произошло, здесь столкнулись две одинаково сильные и такие разные культуры. Итак, пришельцы из далекой Эллады принесли свой радостный, немного беззаботный образ жизни. И действительно, о чем заботится, если все равно все решает воля богов? Можно жить и радоваться жизни, оставив более серьезные заботы многочисленным богам и немногочисленным философам, которые и в богов-то не верят. А после смерти, если, конечно, найдется чем заплатить Харону, будешь вечно бродить в Аиде бесплотной тенью, не знающей ни боли, ни страданий. Египтяне же жили в своей черной стране, которую называли Та-Кемт, лишь с одной цельюподготовить себя к смерти, после которой только и начнется истинное существование. Если жители Та-Кемт были куколками, то эллиныяркими бабочками. Настолько различны были эти культуры, что столкнувшись, не смешались, а образовали слои, подобно несмешивающимся жидкостям, которые демонстрировали жрецы будущим понтификам в Регии. Выражалось это буквально во всем, и в одеждах и в культе богов и, особенно, в архитектуре. Удивительно было видеть как массивные, странных пропорций египетские дворцы и храмы, соседствовали в Александрии с изящными, стройными и совершенно отрешенными от людей колоннами эллинских построек, а над всем этим возвышалась огромная башня маяка. И все же взаимопроникновение культур происходило, но происходило весьма медленно, принимая при этом такие причудливые формы, что Публий порой лишь диву давался.
Вскоре Птолемеи отказались от услуг городского архитектора, однако, без дела он не остался. В канцелярии ему предложили организовать строительство боевых машин, а потом и сопровождать их к Мемфису, для отражения вторжения селевкидов. К счастью воевать ему не пришлось, так как армию Антиоха остановили не боевые машины и не армия Птолемеев, а римские угрозы. Зато Публию довелось увидеть пирамиды Хафры и Хеопса, третье из герадотовых чудес света, после поверженного Колосса и александрийского маяка. Восхищенный инженер сел на песок, взял палочку и попробовал набросать примерную смету работ. Результаты поразили его: получалось, что строительство этих двух пирамид требовало ресурсов всего царства, не оставляя почти ничего на остальную инфраструктуру страны: дороги, общественные здания и армию. Впрочем, дорог в Египте тогда почти не былопередвигались в основном по Нилу. С ужасом думал он о том, что творилось в той, древней Та-Кемт, заточенной исключительно под строительство колоссальных гробниц. Количество рабов потребное для таких огромных работ тоже должно было быть неимоверным, не говоря уж о надсмотрщиках и охране, не позволяющей рабам разбегаться. Впрочем, подумал он, пустыня охраняет эту страну получше всякой стражи и вряд ли кто осмелится пересечь ее даже в поисках свободы, не имея с собой запасов воды и фуража. Но вскоре он узнал историю, поколебавшую его уверенность.
Тем же вечером в небольшой харчевне на берегу Нила он обратил внимание на пожилого жреца, чей статус легко узнавался по обритой голове. Публию было скучно, старик чем-то привлек его внимание, и он молча поставил на его стол дорогое угощениекувшинчик пальмового вина, приглашая к знакомству. Вино сделало свое дело, оказалось что новый знакомец был жрецом Птаха, недовольным буквально всем, но, в первую очередь, политикой Петубастиса, верховного жреца его бога. В чем именно провинился глава культа, старик не объяснял, но ругал его непрерывно. Прервав его ворчание, Публий поинтересовался процессом строительства пирамид.
Это дело давнеепроворчал жрецТеперь такого не строят, и слава могучему Ра, что не строят.
Что так? осторожно заметил ПублийВроде бы внушительные сооружения, прекрасное место захоронения живого бога.
Захоронение? саркастически переспросил жрецСкорее кенотафон употребил новомодное греческое словоНикто не знает, где именно захоронен великий фараон Хуфу, похоже, это судьба наших живых богов.