* * *
К вечеру мы достигли устья реки Ридинг и остановились на ночлег на постоялом дворе.
Что и говоритьанглийские постоялые дворы заслужили право называться худшими в мире. Адам был в ужасеблохи, грязь, копоть, везде куры и запах навоза. От сырых дров валил едкий дым, от которого щиплет глаза. И тем не менее накормили нас сытно, а эль, что вынесла хозяйка, был совсем неплох. Мой Адам с удивлением глядел на огромные ломти мяса и хлеба, подаваемые к столу. На Востоке нет таких обильных пастбищ, как в Англии, нет столь плодородной земли, чтобы выращивать пшеницу. Там мы ели мясо маленькими порциями, приправляя его специями, а обязательную еду англичанхлебзаменяли разными овощами и фруктами. К тому же моего маленького крещёного сарацина удивило, отчего это в Великий Пост люди столь спокойно едят скоромное. Я стал объяснять, что Англия далеко от Рима, да и английская церковь столь самостоятельна, что здесь на многое смотрят сквозь пальцы. В частности, если в монастырях и поместьях ещё соблюдают пост, то простолюдины зачастую нарушают строгости установленного порядка. Но пока я говорил, моего сына стало клонить в сон, и я отнёс его на кучу соломы в углу.
Вскоре разошлись на ночлег и мои спутники. Я проверил посты, а сам устроился у огня, немного в стороне, чтобы не так мешал дым. Сидел усталый, но расслабленный и умиротворённый.
И вот тогда я подумал о Бэртраде.
Три тысячи щепок Святого Креста,но меня не покидало ощущение, что я попал к ней в силок, точно птица. От этого я испытывал некое потаённое неудовольствие и сам сердился на себя. Ведь те преимущества, какие нёс с собой брак с Бэртрадой, были просто неописуемы. Я и в мечтах бы не смел предположить, что стану зятем самого Генриха I. И всё же мне было как-то не по себе. В глубине души я гордился тем, что всегда и всюду сам направлял свою судьбу. Теперь же вместо меня принимали решения другие.
Как сказал восточный мудрец, «единение душ в сотни раз прекраснее, чем единение тел». И я хотел для себя любви в браке как основы благополучия и нежной дружбы двоих. Мечты? Возможно, по возвращению в Англию я, скорее всего, женился бы на дочери какого-нибудь из соседних землевладельцев. По самым обычным соображениямземля и приданое. Но нет, я знал себя и знал, что, помимо общего ведения хозяйства, мне нужна будет подруга и пылкая возлюбленная, которую я научу всему, что сам познал на Востоке. Упоительные ночи, единение плоти, экстаз... И помимо этогозов сердец. Но теперь, когда за меня все решено, найду ли я всё это в столь капризной и надменной женщине, как дочь короля?
Нет споруБэртрада и обворожительно красива, и знатна. Глазам моим всегда был приятен её вид. Но в этой красоте таился вызов, и при каждой встрече я чувствовал, как она стремится повелевать мной. Я повиновалсяиначе и быть не могло, слишком большим было различие в нашем положении, но и тогда, когда мы оставались с глазу на глаз, она пыталась брать верх и во всём задавать тон. Мне же отводилось место покорного воздыхателя.
Одно бесспорноеё чувства были искренними.
Хотел ли я её как женщину? О да! Её тело, формы которого не скрывали, а подчёркивали вызывающие яркие наряды, влекло меня до тех пор, пока я не встречался с холодным, колючим взглядом её глаз. В Бэртраде чувствовалась почти мужская властность, и до поры до времени я уступал ей. Но как сложатся наши отношения, когда мы станем мужем и женой?
Неожиданно я поймал себя на том, что рассуждаю о своей невесте холодно и деловито. Как знатькогда за нами задёрнут полог брачного ложа, не загорюсь ли я, как в тот миг, когда она сама обняла меня? Но даже тогда в её речах было больше страсти, нежели в её поведении.
Хотя, когда нас обнаружили, Бэртрада не побоялась на весь свет прокричать о своей любви. Вот тогда-то в моём сердце и дрогнуло что-то. И я не солгал королю, когда сказал, что восхищаюсь его дочерью и готов служить ей до конца дней.
Грозный Генрих Боклерк тогда был на удивление мягок со мной. Мягок, но после того, как меня привели к нему из фалезской башни в цепях.
Я сам знаю, на что способна страсть,глухо сказал он.
Но потом говорил со мной только о делах. И я понял, что он ждёт от меня, понял, что у него все продумано. Львом Справедливости называли его, этого тирана, сжавшего свои владения в железном кулаке. Однако я, знавший многих повелителей, всё же восхитился, как тонко и разумно он вёл дела. Ему требовался свой человек в Норфолке, однако этот человек должен был происходить из старой саксонской знати, чтобы он мог его возвысить в противовес надменной англо-нормандской аристократии. И одновременно этому человеку не помешали бы связи среди церковников. Я подходил на эту роль по своему происхождению и по известности в церковных и светских кругах Европы. И это был шанс возвеличить его незаконнорождённую дочь. Все сходилось. Вот тогда-то я и почувствовал, что меня поставили на место, которое долго пустовало и на которое я подходил.
Генриху Боклерку нередко случалось одним словом поднимать людей на много ступеней вверх по лестнице власти, но при этом король желал быть уверенным в том, что они достойны его доверия. И хотя я был обручён с его дочерью, он не спешил осыпать меня милостями и наделить титулом. Я был назначен шерифомто есть полномочным представителем верховной власти в графстве Норфолкшир. И в запасе у меня имелось полтора года, чтобы доказать своё право занимать высокую должность. Как и многие норманны, король считал, что от саксов не приходится ждать ничего хорошего в политике из-за их косности и нежелания считаться ни с чем, что исходило из-за моря. Но я и сам уже был чужаком среди саксовя многое повидал, и моё честолюбие за эти годы только возросло. Похоже, я достиг того возраста, когда власть и могущество становятся желанными.
Самое время испытать, чего я стою, и моё обручение с Бэртрадой было первым шагом на пути к этому. Сомнения короля рассеются, когда я сделаю то, что задумал: возведу в Дэнло цитадель, наподобие тех, какие так восхитили меня в Святой земле. Я так и сказал королю, и он согласился со мной. Как-никак его дочери, графине Норфолкской, подобает жить в достойном замке. Но существовало ещё одно условие: я не обязан скрывать обручение с его дочерью, но король полагается на мою сдержанность и надеется, что я не стану трубить об этом везде и всюду. Что ж, его можно было понять. Если я не проявлю себя и помолвка будет расторгнута, он предпочтёт скрыть, что собирался отдать принцессу Нормандского дома выскочке-саксу.
Эта его осторожность меня не задела. Надо было подняться от бездомного беглеца до посланца тамплиеров, познать причуды разных дворов и сложность отношений в землях Иерусалимского королевства, чтобы понять: осторожностьценное качество.
Итак, я возвращался домой богатым, прославленным и чуть ли не зятем короля. Моя невеста была красавицей. Неплохой итог двенадцатилетних скитаний.
Но всё же из головы у меня не шло, как надменна и заносчива стала моя невеста, когда обручение уже состоялось. Да и последнее напутствие Стефана Блуаского не утешало:
Храни тебя Бог, Эдгар. Ты даже не представляешь, с кем связал свою судьбу.
Тогда я даже разгневался на него. Как он смеет? И это мой давнишний покровитель, почти друг.
С другой стороныкому не ведомо, что граф Мортэн сначала говорит, а уж потом думает.
* * *
Весь следующий день мы двигались без остановки. За это время я смог оценить, какой порядок навёл в Англии король-тиран Генрих I. Этого младшего из сыновей Вильгельма Завоевателя так много осуждали и так сильно боялись, но он сумел превратить островное королевство в спокойный и благодатный край. Конечно, люди продолжали здесь роптать и жаловатьсяна тягость налогов, на неугодные им законы, на роскошь, которой окружала себя знать, на плохую погоду наконец. Люди всегда и во всём склонны обвинять власть. Однако я, видевший иные краябеспокойное Иерусалимское королевство, всегда находящееся на грани войны, истерзанную набегами мавров Кастилию, Францию, с её опасными для путников дорогами,я мог оценить стабильность и порядок, увиденные дома. Многое меня приятно удивляло: упорядоченность взимания пошлин на дорогах, постоянное их патрулирование и почти полное отсутствие разбойников. Простой люд безбоязненно ездил по своим делам, даже женщины могли передвигаться без охраны. Да, король нормандец Генрих Боклерк, силой захвативший корону после гибели на охоте своего брата Вильгельма Рыжего и в отсутствие старшего брата Роберта, ушедшего в крестовый поход,этот узурпатор стал воистину благословенным королём для Англии. Смутные времена правления Вильгельма I Завоевателя и его сына Вильгельма II Рыжего канули в прошлое. Я знал, что Генрих I поощрял учёных и строил монастыри, следил за состоянием торговли, его казна была полна. Он издал законы, в которых объединил нормандские статусы со старыми англосаксонскими постановлениями. И хотя он мало считался с постановлениями Совета, но действовал всегда мудро. Генрих старел, а своей наследницей он сделал женщину, Матильду, хотя многих такое положение не устраивало. И это будило опасения. Я думал, что Генрихотчаянный оптимист, если надеется все передать дочери и её мужу Анжу.