Я закусила губы.
Неужели вы не готовы переступить через свой страх ради борьбы с предрассудками и помощи несправедливо подозреваемым? грустно спросил Василий Васильевич. Или мне сразу вас уволить?
Ответ, конечно, мог быть только один.
Надеюсь, от меня хоть что-нибудь уцелеет, чтобы бороться за добро и справедливость, пробурчала я, устраиваясь в капсуле и прижимая шефа к себе обеими руками.
Нет худа без добра: он очень мягкий и пушистый.
* * *
Раньше я думала, что смотреть на трупы в анатомическом театре страшно. Нет, трупыэто просто противно. Страшно, когда металлическая капсула медленно отъезжает от платформы, а потом резко проваливается вниз, и вокруг тебя скользят черные металлические стены, а ты совсем-совсем ничего не видишь, и весь мир превращается в жуткое-прежуткое ощущение падения!
Мне совсем не стыдно признать, что я вопила так, что мой собственный визг оставался позади меня еще долго, витая в изгибах пневмосистемы. Наверное, он и сейчас там живет, как маленькое недружелюбное привидение.
Когда капсула остановилась, мне даже страшно было разжать рукиа вдруг я задушила шефа?
Но шеф оказался в порядке: этот котяра нас всех переживет.
Он легко соскочил с моей груди на пол приемной станции и начал сердито вылизываться.
Анна, надеюсь, в следующий раз вы обойдетесь без такой экзальтации, сказал он укоризненно.
Ничего не обещаю, ответила я.
Когда я вылезла из капсулы, мне пришлось переколоть шляпную булавку и оправить пальто. Затем я подобрала с пола упавшую кошелку и предложила шефу запрыгивать.
Нет надобности, сказал он. Снимите пальто и положите в нее. Мы уже в Аметистовом конце.
В Аметистовом конце! Надо же, как быстро.
Внутренне дрожа от избытка чувств и с трудом шевеля негнущимся пальцами, я свернула пальто и засунула его в сумку. Боюсь, при этом я обошлась с неплохим сукном не самым бережным образом. После встряски пневмотранспортом все это казалось сущими пустяками.
Вслед за шефом я прошла еще одним узким каменным коридором и оказалась в другой лавке, на сей раз продающей детские цепочки, поводки и комбинезоны для собак. Все здесь пропитывал застоявшийся запах вареной гречки с печенкой, от которого мне стало немного дурно. Хозяйка лавки, черная поджарая сука шласбургского дога, молчаливо, но довольно любезно раскланялась с шефом.
Не то чтобы стереотипы не правы: кошки и собаки действительно недолюбливают друг друга. То же можно сказать и о кошках и птицах. И тем не менее, ни разу еще я не видела, чтобы это помешало деловым операциям.
Выйдя из магазинчика, мы оказались в духоте яркого тропического дня.
Солнце, проходящее через ажурный купол над нами, грело, словно под увеличительным стеклом. Тонко и немного искусственно пахло тропическими цветамиво всяком случае, мне этот запах всегда кажется искусственными апельсинами на разной стадии гниения. В Аметистовом конце очень любят апельсиновые деревья: они растут здесь вдоль улиц. Сейчас некоторые цвели, другие плодоносили, а под ногами попадались раздавленные фрукты. То и дело резко вскрикивали попугаи, чьи зеленые хвосты иногда мелькали среди пальм и апельсиновых ветвей.
Толпа забивала улицы: в холодное время года в Аметистовом конце не протолкнуться. С других концов города сюда приезжают на прогулку. Вот летом тут тихо: в самую жару часть купола раздвигают, но даже и тогда оставшиеся конструкции мешают свободному ходу воздуха, и духота тут такая, что не вздохнуть.
Нам нужно было пройти всего две улицы, но за это время мне дважды наступили на подол, один раз обругали, и один раз я чуть не поскользнулась на гнилом апельсине, а вспотела так, что меня можно было выжимать. А Василию Васильевичу все было нипочем: он шествовал рядом со мною, распушив хвост, щурил глаза и явно наслаждался теплом.
Наконец мы оказались у особняка мадам Горбановской. То было низкое приземистое здание типичной для Аметистового конца архитектуры, с открытыми галереями и квадратным двором в середине. Пройдя под арку во двор, мы увидели, что туда выходят не одна, а несколько дверей. Очевидно, особняк был поделен на несколько квартир, одну из которых занимала сама мадам, другие сдавались. Как вкратце объяснил мне шеф, не из необходимости, а из бережливости: в юности мадам Горбановская сделала состояние на морской торговле и могла бы жить безбедно в особняке даже побольше этого. Но при всем при том отличалась изрядной скупостью.
Я постучала в квартиру номер один.
Мне открыл слуга, который был бы невероятно чопорным, если бы не повязка на глазу и деревянная нога. Он посмотрел на меня так, что я сразу вспомнила одновременно о том, что сама подшиваю себе юбки, а еще о том, что в Школе сыщиков у меня была четверка с минусом по рукопашному бою. Это уже просто нечестно! Напыщенные дворецкие могут заставить тебя сомневаться в себе по одному пункту, но по двум сразу
Частный сыщик Василий Мурчалов, сообщил шеф, немигающе глядя на слугу. Обо мне было доложено.
Разумеется, ваше-с, кивнул слуга. И кинул на меня пронзительно-вопросительный взгляд.
Барышня со мной, бросил шеф, проходя мимо ног слуги в коридор.
Слуга не двинулся с места.
На секунду у меня возникла дикая мысль, будто он ждет, что я сейчас опущусь на колени и попробую проползти вслед за шефом. Но, к счастью, слуга отступил, стуча деревяшкой по паркету.
Убранство квартиры сразу напоминало о морском прошлом мадам Горбановской.
На стене, прямо поверх модного сейчас шамаханского ковра, висел огромный деревянный штурвал с довольно зловещими зазубринами на рукоятях и колесе. Почему-то создавалось ощущение, что их нанесли саблей. Саблиштук десять, самого разного размера и степени изукрашенностиукрашали противоположную стену. Многочисленные тахты были забросаны расшитыми подушками в восточном стиле, а на низком столике посреди комнаты стоял высокий кальян невиданной красотытакому место, наверное, в музее.
Сам столик с изогнутыми золочеными ножками и стеклянным верхом тоже производил впечатление произведения искусства.
Мадам Горбановская не заставила себя долго ждать. Она вошлаа точнее, вплылав гостиную.
Мадам, очевидно, собиралась уходить или только что пришла, потому что одета была по-уличному, хоть и слегка старомодно: в платье с турнюром и тюрбан. Золотистый шелк тюрбана придерживала огромная брошь с изображением якоря и черепа, полную белую шею мадам Горбановской обвивали янтарные бусы, а на груди лежала массивная золотая цепь с подвеской в виде усеянного бриллиантами кораблика. Еще по две броши скрепляли банты, украшавшие объемные рукава. Эти были помельче и так блестели, что я не разглядела, что на них изображалось. Пальцы мадам усеивали перстни и кольца, иногда по два-три на одном пальце. Кроме того, каждое ее запястье украшало несколько браслетов.
Сверкало и само платье, бежево-желтое, расшитое черными розами, под стать тюрбану.
Мне подумалось, что удивительно, как это вороны не унесли ее целиком. Правда, им пришлось бы скооперироваться несколькими стаями.
А, вот и вы, Мурчалов, произнесла мадам трубным низким голосом, скривив полные губы (верхняя губа была рассечена старым белесым шрамом). Неужели вы взялись за это дело? Вы, с вашей-то репутацией! Оно не стоит выеденного яйца!
Ну что вы, уважаемая Ирина Ахмедовна, шеф, не церемонясь, вспрыгнул на стол и потерся спиной о роскошный кальян. Яичную скорлупу частенько недооценивают, а она бывает и полезной, и даже вкусной.
Да тут и расследовать нечего! мадам Горбановская тяжело опустилась на диван. Дело ясное!
Тем не менее, меня наняли расследовать это дело, и я собираюсь сполна отработать свой гонорар, шеф слегка распушился.
Мадам Горбановская усмехнулась.
Ну, уж вы-то, в отличие от прочих этих ваших всегда умели держать свое слово. Похвальное качество, никто не держит слово, и что теперь делать после этого несусветного запрета дуэлей? она вздохнула. Как призвать к ответу?.. Ну да ладно. Вы, полагаю, хотите услышать все, что произошло, из моих уст?
Был бы весьма признателен.
Мне показалось, что шеф дернул хвостом на упоминании «этих ваших», но я не была уверена.