Особенно меня пленили последние слова о том, какой я...
- И особенно не стоило писать такое по-сербскохорватски. Ты говоришь на этом языке, Арчи?
- Нет.
- Тогда, пожалуй, я переведу, что здесь написано. Документ датирован 20 августа 1938 года, написан в Загребе на гербовой бумаге Доневича. В
нем говорится примерно следующее: "Предъявитель сего, моя жена, княгиня Владанка Доневич, сим уполномочена безусловно действовать и
высказываться от моего имени, удостоверять своей подписью, которая следует ниже за моей собственной, мое имя и мою честь во всех финансовых и
политических делах, имеющих отношение ко мне и ко всей династии Доневичей, и прежде всего - в поставках боснийского леса и размещения некоторых
кредитов через нью-йоркскую банковскую компанию "Барретт и Дерюсси". Я сам и от имени всех заинтересованных лиц ручаюсь за ее преданность делу и
добропорядочность".
Вулф сложил документ и накрыл его ладонью.
- Подписано Стефаном Доневичем и Владанкой Доневич. Подписи заверены.
Не спуская с него глаз, я сказал:
- Интересно. Он даже не пожалел двадцати центов на нотариуса. Меня вот что волнует. Откуда вы знали, что в книге спрятан этот документ?
- Ничего я не знал. Но то, что она у тебя выспрашивала...
- А, конечно. Ее расспросы разожгли ваше любопытство. Не заливайте! Что же, по-вашему, эта девица - балканская княгиня?
- Не знаю. Стефан женился всего три года назад. Я узнал о его женитьбе из этой самой книги. Хватит приставать ко мне, Арчи. Я уже сыт по
горло твоими выходками. Мне и так не нравится вся эта история.
- Что же именно вам не нравится?
- Ничего. Международные интриги - самое грязное из всех занятий. Я весьма поверхностно представляю себе ту кутерьму, которая сейчас
творится на Балканах, но даже поверхностному наблюдателю видно, как разъедают страну личинки коррупции. Регент, правящий в Югославии, лицемерно
ищет дружеского расположения отдельных народов. Сам он из рода Карагеоргевичей. Князя Стефана, ставшего после смерти старого Петера главой клана
Доневичей, тоже используют определенные иностранные круги, а он сам, со своей стороны, прибегает к их помощи для достижения своих честолюбивых
замыслов. И вот полюбуйся! - Вулф хлопнул по бумаге ладонью. - Что они протащили в Америку!
Если только эта бумажка поможет с ними разделаться, я так и поступлю!
Вулф запыхтел и в сердцах сплюнул - мне всего раз доводилось видеть подобное за все годы, что я прожил под его крышей.
- Пф! Поставки боснийского леса от Доневича! С той самой минуты, как я увидел эту девицу и услышал ее голос, я так и знал, что где-то рядом
дьявол.
Чтоб им провалиться! Пересекли океан и ступили на американский берег! Чтоб и ей тоже провалиться - явилась сюда, в мой кабинет, да еще
опоганила мою книгу этой гадостью...
- Успокойтесь, - предостерег я разошедшегося Вулфа. - Вздохните глубоко три раза. В конце концов, откуда вы знаете, что именно она сунула
сюда ту бумажку? С тех пор, как вы доставали эту книгу с полки, прошло несколько месяцев - так, может, кто-то другой...
- Кто? Когда?
- Господи, да откуда я знаю. Ну вот, например, Вукчич, он ведь тоже черногорец...
- Вздор!
Я махнул рукой:
- Ну хорошо, пусть это сделала чужестранка, но все равно, правда ли, нет ли, что она и есть зловредная и ужасная балканская княгиня, -
дальше-то что? По-вашему, она связалась здесь со всяким сбродом, и теперь к нам заявится мистер Шталь с ордером на обыск, найдет эту бумажку,
закует вас в кандалы и бросит за решетку? Вы что, смеетесь? А может, вы полагаете, что она стянула у настоящей княгини эту писульку и привезла
ее сюда, чтобы выгодно загнать?.