Здорово ездят эти лаосские парни.
Он прикинул по карте, когда они должны выйти из гор на равнину. Выходило, что примерно через пять часов они должны быть на равнине. Там, решил он, чарли от него никуда не денутся.
- Отбомбимся здесь, - сказал он, - через пять часов мы встретимся с ними на равнине.
- Да, командир, - ответил Билл и нажал кнопку. Самолет тряхнуло: бомбы полетели вниз.
22.38
Когда отгрохотало эхо и после взрыва бомб стало вокруг неприглядно темно, Ситонг, двигая нижней челюстью (видно, здорово заложило уши), сказал:
- Все. Теперь можно спокойно ехать. Через шесть часов я передам тебя с рук на руки, а там, во Вьетнаме, русские ракеты, там они не так лихо летают, там они побаиваются. Тебя не задело?
- Нет.
- А уши?
- Ничего.
- Едем, - сказал он шоферу, - или снова надо покрутить?
Шофер рассмеялся - он был веселым парнем - и ответил:
- Я же не выключал мотора!
Когда они двинулись дальше, он по-прежнему веселился, объясняя Ситонгу, что со страху он не успел выключить мотор и, пока американец бомбил, очень боялся, что комиссар услышит, как работает мотор, и даст крепкую выволочку: по инструкции мотор полагается выключать во время бомбежек.
- Интересно бы посмотреть в глаза этому летчику, - сказал Степанов. Молча посмотреть ему в глаза.
- У него кровавые глаза. Что в них смотреть? В них надо стрелять.
Ситонг говорил неверно. Глаза у Эда были голубые, добрые, очень красивые. И Степанов смотрел в эти глаза дважды: первый раз в Скандинавии, во время фестиваля молодежи. И он не просто смотрел в эти глаза. Он был хорошо знаком с обладателем этих глаз.
Они тогда пошли вдвоем на шхуну "Мария" - это был штаб антисоветского центра. По скрипучей лесенке они спустились в прокуренный трюм; там ревел джаз и потные негры метались между столиками с бесплатным пивом. На стеллажах вдоль бортов были разложены брошюрки НТС. От табачного дыма щипало глаза. К столику, за которым сидели Степанов и Стюарт, подошли два парня - маленький толстяк и белобрысый верзила в белом джемпере и мятых белых джинсах.
- Это мой друг, - сказал белый парень, тронув грудь спутника мизинцем, - он из Кении.
Выкатив белки, тот широко улыбнулся.
- Меня зовут Ононкво, - сказал он, - я учусь в Киле. До этого я вкусил советского рая в Москве. Откуда вы, друзья?
- Я из Нью-Йорка, - ответил Эд и вопросительно посмотрел на Степанова.
- А я из Москвы.
- Русский? Почему вы здесь? Какой русский? - спросил белый парень, по-рязански окая.
- Советский.
Парень молча, тяжело разглядывал Степанова. К нему подошли еще несколько человек. Тогда он сказал:
- Лучше уйдите отсюда.
Столик теперь окружили тесным, жарким, тихим кольцом. Эд сидел бледный: с детства он боялся драк. Мать запрещала ему драться, и поэтому за ним утвердилась репутация труса. Позже он и сам поверил в то, что он трус. А потом он стал подшучивать над своей трусостью - чтобы ее скрыть. Люди не поверят, что человек, открыто вышучивающий свою трусость - на самом деле трус. Так, считают все, поступают люди сильной воли, очень храбрые, с хорошим чувством юмора.
Белесый парень вдруг очень тихо заматерился. Несколько человек взяли его за плечи, но он вырвался и ударил Эда - тот был к нему ближе, потом он бросился на Степанова. Степанов врезал ему апперкот - с подъема. Парень опустился на колени. Началась свалка. Потом Степанов услышал английскую речь: трое здоровенных верзил с военной выправкой раскидали дерущихся.
- Что это за бардак! - кричал Эд, вытирая кровь с разбитого рта.
- Кто вы? - спросил его один из трех верзил.
Эд назвался.
- А кто с вами?
- Я из Москвы, - ответил Степанов.
В дальнем углу шхуны начал биться Ононкво.
- Пустите меня! - кричал он тем, кто держал его за руки.