Степанов тогда удивился: "Но ведь у нас есть блондины, рыжие, брюнеты". Ему ответили: "А мы не смотрим на волосы. Мы смотрим только на форму глаз и на цвет кожи".
- Вставай, - сказал Ситонг пленному и тронул его мыском своих драных кедов. - Ну!
Пленник лежал не двигаясь, но глаза открыл.
- Что ты с ним говоришь? - удивился шофер. - Пусти ему пулю в лоб.
- Вставай, - повторил Ситонг.
Человек по-прежнему не двигался.
- Не понимает по-нашему, - сказал Ситонг. - Попробуй с ним по-американски.
- Нечего с ним по-американски, - снова повторил шофер из темноты, ему надо пустить пулю в лоб.
- Он пленный, - сказал Ситонг.
- Он диверсант и стрелял нам в спину.
- Он стрелял нам в грудь.
- Какая разница?
- Разницы никакой, - согласился Ситонг, - только он пленный.
- Вы говорите по-английски? - спросил Степанов.
Пленный сразу поднялся, и лицо его дрогнуло и стало растерянным.
- Кто вы? - спросил он.
- Патет-Лао, - ответил Степанов. - А вы?
- Пусть говорит правду, - сказал Ситонг. - Скажи ему, что у нас мало времени и трудно с местом в машине. Переводи, переводи! Переводи, повторил он. - Они бомбят наши госпитали. Они заставляют нас говорить так.
- Откуда вы? - спросил Степанов. - Ваше имя?
- Я из Гуэ. Меня зовут Нгуэн Ван Хьют. Меня забросили американцы.
Степанов перевел.
- Спроси его - будет он говорить все моему командиру?
- Да, - ответил пленный. - Конечно.
- Спроси его: зачем он прилетел к нам?
Пленный долго молчал. Это был не молодой уже человек, очень худой, слишком для вьетнамца высокий. Хотя, может быть, он показался таким Степанову из-за худобы.
- У меня же семья, - очень тихо ответил человек, и губы его затряслись.
23.45
- Я не хочу в бар, - сказал Эд. - Я никуда не хочу, Сара.
- А я очень хочу, - сказала она и прижалась лицом к его плечу, и стало ему от ее прикосновения пусто и горько.
- Не надо, - попросил он.
- Нет, надо.
- Зачем ты прилетела сюда?
Сара отодвинулась, поправила прическу и ответила:
- У тебя есть сын, Эд. У тебя есть семья.
- Я предал самого себя из-за семьи, из-за сына, из-за тебя, - ответил он. - Ты получаешь деньги, Уолту пока еще не бьют морду из-за того, что его папа бомбит Азию, - чего тебе еще надо? Из-за вас я потерял самого себя - чего вам всем от меня надо?
- Теряют, когда есть что терять.
- Ну вот, видишь... О чем же нам говорить? О чем, Сара?
- Ты ведь сам хочешь, чтобы все наладилось.
- Ненавижу, когда за меня говорят. Если бы я хотел, чтобы наладилось, я бы сказал тебе об этом. Кто из нас двух лучше знает меня: я или ты?
- Я.
- В каждом человеке живет много людей. Ты знаешь меня одного, мой радист - другого, мальчик - третьего, лаосцы - четвертого, а я - знаю себя пятого. И все мы разные. Ты всегда хотела, чтобы я был одним. Тебе надо было выйти замуж за клерка из рекламного бюро: они отличаются спокойной одинаковостью, а человек, который пишет или снимает, - обязательно должен быть психом. Ты этого никогда не могла принять, я шокировал тебя тем, что я был таким, каким был, а не был таким, как все.
- Ты изменял мне, Эд. Ты предавал меня с потаскухами, а я всегда была тебе верна.
- Сосуществование - это отнюдь не любовь, Сара, но любовь - это обязательно сосуществование! Любовь предполагает уважение к индивидуальности. Иначе - получается ярмо собственности. Ты считала меня своей собственностью, а человек принадлежит только самому себе.
- Я всегда была верна тебе, Эд. И меня никогда не тяготила эта верность.
- Что ты кичишься этим?! Что - верность?! Медаль за храбрость? Счет в Лозанне?! Когда верность делается тиранией, так лучше пусть будет взаимоуважительная неверность.
- Тебе всегда хотелось, чтобы я изменила тебе, я знаю. Ты всегда по ночам расспрашивал меня: "Как тебе было бы с другим? Представь, что я другой...