У Кейса была привычка: пять раз в неделю он в шесть тридцать утра отправлялся на прогулку по парку – причем наинелепейшую: мало ему было для
этой цели двух ног, так нет же, он предпочитал четыре. Эти четыре ноги, под общим названием Казанова, имели в его лице владельца, а пристанище –
в Академии верховой езды Стиллвелла, на Девяносто восьмой улице, к западу от парка.
В этот вторник он, как обычно, ровно в шесть тридцать взгромоздился на Казанову и отправился на прогулку. Через сорок минут, в семь десять, его
видел полицейский из конного патруля посреди парка, в районе Шестьдесят шестой улицы. Приблизительно там ему и надлежало быть согласно обычному
графику. Через двадцать пять минут, в семь тридцать пять Казанова вынырнул из парка с пустым седлом и прогарцевал к Академии.
Естественно, сей факт породил любопытство, которое и было удовлетворено через три часа, когда парковый полицейский наткнулся на тело Кейса среди
кустарника, ярдах в двадцати от глухой тропинки неподалеку от Девяносто восьмой улицы. Позже из его груди выудили револьверную пулю 38 го
калибра. Полиция заключила – судя по следам, что, вышибленный выстрелом из седла, он прополз вверх по склону, туда, где пролегала мощеная
дорожка для пешеходов, но силы оставили его.
Наездник, застреленный прямо в седле, чуть ли не у подножия Эмпайр Стейт Билдинг, – газеты этот факт проглотили как самый что ни на есть
естественный. Оружия не нашли, и свидетели – те, что наблюдали зрелище из за кустиков, пока помалкивают.
Городские власти вынуждены были начинать с другого конца – поисками мотивов и возможностей. За истекшую неделю множество имен выплыло на
поверхность и множество людей получило официальные приглашения; в результате луч подозрения задержался на шести точках. Самая соль сцены в
конторе: здесь находились сейчас пять пунктов сего списка, причем, по видимому, каждый жаждал, чтобы Вулф уберег его от этого слепящего
прожектора, нацелив внимание на шестую точку, на отсутствующего…
– Позвольте высказаться мне, – предложил Фрэнк Бродайк нарочито благородным баритоном. – Мистер Поул обрисовал ситуацию неточно. Суть дела в
том, что каждый из нас так или иначе безосновательно ущемлен. Мало того, что его подозревают в преступлении, которого он не совершал, полиция за
неделю ничего не добилась да и вряд ли способна добиться, а мы так и останемся под грузом ложных наветов.
Бродайк сделал соответствующий жест рукой. Нарочито благородным был не только его баритон, но и сам он с ног до головы. Он был несколько моложе
Поула и в десятки раз элегантнее. Его манера всячески подчеркивала то обстоятельство, что ему трудно быть самим собой, потому что (а) он
находится в конторе у частного сыщика, а это вульгарно, потому что (б) он обречен на общество лиц, с которыми обычно не общается, а это
конфузно; наконец, потому, что (в) предметом дискуссии должна стать его связь с убийством, а это абсурдно. Он между тем продолжал:
– Мистер Поул предложил обратиться к вам за советом и помощью. Меня лично интересует одно: устранение несправедливых придирок. Если для этого
нужно поймать преступника и найти улики, отлично, ловите преступника и находите улики. Если виновным окажется Виктор Талботт – отлично, это меня
также вполне устраивает.
– Какие там «если», – брякнул Поул. – Это работа Талботта, и ее просто надо связать с самим работником.
– И с его помощницей, Ферди, не забудь, – тихо подсказала Дороти Кейс.
– Бросьте!
Все взгляды обратились к говорившему, чье участие в беседе до сих пор ограничивалось единственной репликой: «Опять они не о том!» Головы
пришлось повернуть, потому что он сидел у самого изгиба арки.