Часто я просыпался по ночам, слыша чей-то шепот. Вот-вот должно было прийти послание, которое разрешило бы все сомнения, и тут я просыпался.
Он выключил динамики.
— Может, кто-нибудь и примет послание, — сказал Макдональд. — Этому и служит переложение на радиочастоту — сохранению напряженного внимания. Это может гипнотизировать, может мучить, но именно в таких условиях и рождаются озарения.
— Безумие тоже, — возразил Адамс. — Человек должен быть в хорошей форме, чтобы толкать свою тележку дальше.
— Конечно.
Макдональд поднял наушники, отложенные Адамсом, и приложил один к уху.
«Тик-так, тико-тико, — стрекотал он. — Слушают в Пуэрто-Рико. Но не слышат ничего. Может, нет там никого?»
Макдональд отложил наушники и улыбнулся.
— Возможно, безумие — тоже озарение своего рода.
— По крайней мере это отвлекает меня от черных мыслей.
— Может, и от работы тоже? Ты на самом деле хочешь найти там кого-нибудь?
— А зачем же я тут сижу? Однако порой у меня мелькает мысль: а не лучше ли ничего не знать?
— Все мы порой думаем об этом, — ответил Макдональд. В кабинете он вновь взялся за пачку бумаг и писем и, разобравшись, наконец, с ними, встал и со вздохом потянулся. Мелькнула мысль, что он чувствовал бы себя лучше и увереннее, если бы работал над Программой сам, вместо того чтобы обеспечивать работу другим. Кто-то должен был следить, чтобы Программа худо-бедно двигалась, чтобы персонал вовремя приходил на работу, чтобы в банк поступали деньги, чтобы счета оплачивались и чтобы все до мелочей было предусмотрено.
Может, эта черная канцелярская работа и есть самое важное. Конечно, Лили могла бы делать это не хуже него, но важно было, чтобы это делал он, чтобы всем руководил человек, верящий в Программу или по крайней мере никогда не выдающий своих сомнений. Подобно Малому Уху он был символом, а символы поддерживают в людях жизнь, не позволяют им погрузиться в отчаяние.
В приемной его ждал дворник.
— Вы меня примете, мистер Макдональд? — спросил он.
— Конечно, Джо, — сказал Макдональд, притворяя дверь в кабинет. — А в чем дело?
— В моих зубах, сэр.
Старик встал со стула и одним движением языка и губ выплюнул протез на ладонь. Макдональд уставился на них с отвращением: старательно сделанные искусственные челюсти слишком похожи на настоящие. Макдональду никогда не нравились предметы, которые здорово походили на то, чем не были на самом деле, словно в них таился какой-то обман.
— Они говорят шо мной, миштер Макдональд, — прошамкал дворник, подозрительно поглядывая на зубы, лежавшие на ладони. — Шепчут мне по ночам из штакана ш водой. Об ошень далеких вещах шепчут… словно какие-то пошлания.
Макдональд уставился на него. Странно прозвучало это слово в устах старика, да и трудно было произнести его без зубов. И все же это было слово «послания». А чему тут удивляться? Дед мог подхватить его где-нибудь в конторе или в лабораториях. Было бы куда удивительнее, если бы он ничего не почерпнул из.
— Я слышал о таких вещах, — сказал Макдональд. — Искусственные зубы случайно образуют этакий детекторный приемник, принимающий радиоволны. Особенно вблизи какой-нибудь мощной радиостанции. А вокруг нас бродит множество рассеянных волн. Вот что мы сделаем, Джо. Запишем тебя к нашему дантисту, и он сделает так, чтобы зубы тебе не мешали. Достаточно будет небольшого изменения.
— Шпашибо, миштер Макдональд, — сказал старик и сунул зубы обратно в рот. — Вы прекрасный человек, мистер Макдональд.
Макдональд проехал десять темных миль до гасиенды со смутным беспокойством, словно на протяжении дня сделал что-то или, наоборот, чего-то не сделал, хотя должен был.
Дом был темен, но не казался пустым, как несколько часов назад. Мария спала, спокойно дыша.