А кроме того, жены обязаны жить дольше мужей. Женщины более внутренне дополнены. И живут в собственных детях. Они никогда не страдают от одиночества, как оставшийся один мужчина.
Цзянь‑цинь не позволила мужу вернуться к печальной задумчивости.
– Когда у мужчины умирает жена, чего он может пожелать?
Взбунтовавшись, Хань Фей‑цы дал ей самый неискренний из ответов:
– Чтобы лечь с ней рядом.
– Желание тела, – заявила Цзянь‑цинь.
Поскольку жена была настроена и дальше продолжать этот разговор, Хань Фей‑цы процитировал вместо нее:
– Желание тела проявляется через действие. Оно содержит в себе все прикосновения, случайные и интимные, и все привычные передвижения. Так что, когда мужчина краем глаза замечает какое‑то движение, он считает, будто видел проходившую за дверью покойную жену. И он не успокоится, пока не подойдет к двери и не увидит, что это не его жена. Потому‑то он и просыпается ото сна, в котором слыхал ее голос, и ему становится ясно, что отвечает ей, как будто она могла его услыхать.
– Еще что? – спросила Цзянь‑цинь.
– Мне уже надоела философия, – признался Хань Фей‑цы. – Возможно, что греки и находили в ней утешение, только не я.
– Желание духа, – не отступала жена.
– Поскольку дух берется из земли, то является той частью, что делает новые вещи из старых. Когда жена умирает, муж тоскует по всем незаконченным делам, что делал с нею, по неначавшимся снам о том, что бы они создали, если бы она жила. Потому‑то мужчина и сердится на своих детей, поскольку уж слишком они на него похожи и слишком мало напоминают покойную жену. Потому‑то мужчина и ненавидит дом, в котором они жили вместе, поскольку – либо он его не изменяет, и тогда дом становится таким же мертвым, как его жена, либо изменяет, но тогда дом уже не является наполовину его творением.
– Тебе нельзя сердиться на нашу маленькую Цинь‑цзяо, – шепнула Цзянь‑цинь.
– Это почему же? – спросил у нее Хань Фей‑цы. – Или ты останешься, чтобы научить ее быть женщиной? Я могу воспитать ее только лишь по своему подобию. Она будет хладнокровной и жестокой, острой и твердой как обсидиан. Если она вырастет такой, а внешностью станет напоминать о тебе, как же мне не сердиться?
– Но ведь ты же можешь научить ее всему, чем являюсь я.
– Если бы я носил в себе часть тебя, – возразил Хань Фей‑цы, – мне не пришлось бы жениться на тебе, чтобы сделаться полной личностью. – Пользуясь философией, он балагурил с женой, чтобы отвратить ее внимание от страданий. – Таково желание души. Душа сложена из света и обитает в воздухе, потому‑то именно она зачинает и сохраняет идеи, в особенности же – идею целостности. Мужчина желает дополнения, желает целостности, образующейся из мужа и жены. Посему никогда он не доверяет собственным мыслям, ибо постоянно грызет его сомнение, на которые лишь мысли жены были ответом. Тем самым, весь мир кажется ему мертвым, ибо нет уверенности, сохранит ли хоть что‑нибудь свой смысл под обстрелом этого безрассудного сомнения.
– Весьма глубоко, – заключила Цзянь‑цинь.
– Если бы я был японцем, то совершил бы сеппуку, вываливая свои внутренности на урну с твоим прахом.
– Очень мокро и неряшливо.
Он усмехнулся.
– Мне хотелось бы быть древним индусом и сгореть на твоем погребальном костре.
Но ей уже не хотелось шуток.
– Цинь‑цзяо, – шепнула женщина, тем самым напоминая мужу, что не сможет сотворить ничего столь театрального, что ему нельзя умереть вместе с нею. Кто‑то должен заняться малышкой Цинь‑цзяо.
Хань Фей‑цы ответил ей со всей серьезностью.
– Как же смогу я научить ее, чтобы она была тем, кем ты есть?
– Все, что есть во мне хорошего, берется от Дао.