Как же можно это забывать и не принимать во внимание?
— Факт остаётся фактом! — стоял на своём прокурор. — Закон есть закон, и нечего тут разводить сантименты. Дирекция школы права — Колесова надо судить!
Не могу не вспомнить, что несколькими годами позже мне пришлось выдержать бой с тем же прокурором по делу, о котором вероятно теперь помнят старые рабочие-коммунисты Трёхгорной мануфактуры.
В тот год был принят Указ об уголовной ответственности за мелкие хищения на производстве. И вот вскоре после опубликования этого указа в Краснопресненском районе города Москвы было возбуждено уголовное дело против одной пожилой работницы Трёхгорки, которая много лет проработала на этой фабрике и была задержана в проходной с куском так называемого лоскута — отхода от рулона ткани. Об этом был составлен акт, и пожилую работницу привлекли к уголовной ответственности. Весь коллектив Трёхгорки встал на её защиту, потому что все знали её как честную и старую работницу. А тот кусок лоскута, который она взяла, не представлял никакой ценности и, как объясняла эта пожилая женщина, она вынесла его, чтобы использовать как половую тряпку. Муж этой женщины погиб на фронте.
К чести парторганизации и фабкома Трёхгорки, они обратились в городскую прокуратуру с ходатайством о прекращении этого дела. В этом ходатайстве им было отказано. Тогда они обратились в следственный отдел Прокуратуры Союза, и я, ознакомившись с этим удивительным делом, тут же вынес постановление о его прекращении.
Через несколько дней районный прокурор, возбудивший это дело, принёс жалобу на моё постановление. Эту жалобу рассматривал тот же прокурор, который в своё время требовал привлечения Колесова к ответственности.
— Вы что, не понимаете, что такой либерализм срывает реализацию важнейшего указа? — гремел он. — Как можно прекращать такое дело?! Это же политическая слепота!
Слушая эти крики, я с горечью подумал, что в технике придуманы приспособления, которые американцы называют “защита от дурака”, а вот в нашем деле таких приспособлений, к сожалению, нет…
Я не называю фамилию этого прокурора лишь потому, что он вовсе не был извергом, как это может показаться читателям. Скажу больше — он был по-своему честным человеком и искренне верил в то, что его позиция “политически правильна”. Он просто слишком дорожил своим местом и относился к числу тех ограниченных людей, которые не в состоянии увидеть за буквой закона его подлинный и живой смысл. Свойственная этому человеку “душевная недостаточность” являлась, как говорят врачи, “противопоказанием” его работе в прокуратуре, что в конце концов и было понято — он был освобождён от своего поста.
К счастью, на оперативном совещании, на которое прокурор вынес этот вопрос, товарищи поддержали меня, и прекращение дела пожилой работницы Трёхгорки было оставлено в силе.
Возвращаюсь, однако, к делу Колесова. Следствие подходило к концу. Были допрошены все возможные свидетели и выяснены все возможные подробности. Гибель сына образовала почти пропасть между его матерью и отцом. Мария Петровна — так звали жену Колесова — не могла простить мужу случившегося и считала, что он повинен в этой страшной беде. В то же время, любя мужа, она мучительно пыталась скрыть от него всё, что она думает и чувствует в связи с этим несчастьем.
Николай Сергеевич, в свою очередь, старался реже бывать дома — ему было страшно оставаться наедине с женой.
Продолжая добиваться своего ареста, он однажды сказал:
— Да поймите же, что я больше не могу так жить, не могу Маше в глаза глядеть!.. И самое страшное — когда мы остаемся вдвоём…
Не выдержав, он заплакал — заплакал совсем по-детски, всхлипывая и вздрагивая плечами.