Сидели за столом втроем Михаил, дядя Гриша и его жена Ева. Красная икорка поблескивала яркими зернышками, хвост скумбрии торчал из селедочницы, на стекле «Столичной» оттаивал иней.
Михаил, уже после душа, по-домашнему в спортивных штанах и футболке, распаренный, потягивал минеральную воду. Наконец-то он нащупывал хоть какую-то почву. Последние недели перед отъездом все перевернулось и завертелось в его жизни: билеты, визы, ОВИР, ЖЭК. Бесконечные взятки. Пьянки. Как мог, он все же старался держать себя в руках. Умудрялся даже ходить на занятия английским. Частная преподавательница Лена слушала, как он читает про семью какого-то мистера Брауна и о том, в каком прекрасном доме тот мистер Браун живет. «Китчен. Дайнинг-рум. Бед-рум». Михаил читал, следил за произношением, завидуя этому благополучному парню, мистеру Брауну, у которого и семья, и собака, и дом.
А вот у него все вверх тормашками. Уезжает в неизвестность. Мир детства, юности, всегда казавшийся таким прочным, незыблемым, вмиг развалился. Михаил чувствовал себя чужим в родном городе. Одиноко бродил по улицам, без конца курил, до тошноты ел мороженое и желал одного чтобы проклятое время бежало быстрее. И до последнего дня опасался, что тот мерзавец пойдет к следователю и подаст иск
И вот теперь возникла хоть какая-то определенность. Таможня беспрепятственно пропустила. Самолет, слава Богу, не шлепнулся. Страхи позади. Он в Нью-Йорке. Сидит за столом у родственников, слышит знакомые голоса. Неужели все это не сон?!
А ты молодец, что уехал. Мы всегда там были чужими. Амейика классная страна. Во страна! дядя Гриша отогнул из кулака большой палец. Он уже слегка осоловел. Ты кто по специальности?
Инженер.
Ах да, ты же закончил Политехнический как-то безнадежно протянул дядя Гриша.
Кому здесь нужны инженеры? Пусть сразу идет на вэлфер, вмешалась Ева. Она опасалась, что племянник лентяй, приехал и сядет им на шею, потом возись с ним.
Конечно, первым делом на вэлфер. Будешь, Михась, получать пособие по безработице и нелегально малярничать со мной. Заживешь, как у Хйиста за пазухой.
Может, он хочет стать программистом? Ты не дави на него, а то потом останешься виноватым, сказала Ева.
Дядя Гриша отрицательно покачал головой:
Пусть сначала заработает тысяч десять, осмотрится, а потом идет, куда захочет. У нас теперь, видишь ли, все русские, оц тоц первертоц, стали программистами. Борика, мужа моей Алки, помнишь? Ах, да, ты же у них на свадьбе был свидетелем. Так вот, Борик закончил курсы и теперь программист. А когда-то его за «двойки» вышвырнули из нашего бершадского хедера. Недавно они купили дом в Нью-Джерси, завели собаку. Живут по-амейикански. Повезут тебя в пятницу к себе, сам все увидишь. Эх, забрали у меня внуков дядя Гриша вдруг погрустнел. Покрутил в руке пустую рюмку. Загадочно улыбнулся. Прочел недавно в газете, что «Столичная» по потреблению на втором месте в мире после «Смирнофф». Спрашивается: почему не на первом? Вроде пьем ее, пьем Племяш, где твоя рюмка?
Звякнул хрусталь рюмок, хрустнули малосольные огурчики.
А как поживают твои в Израиле? спросила Ева.
Нормально. Мать подрабатывает уборками, сестра клерк в банке, отец занимается ремонтами.
Это твоя мама и сестра виноваты, не терпелось им. Подождали бы еще немного и получили бы от нас вызов, тоже уехали бы в Америку. А ты почему тогда с ними не уехал?
Сам не знаю, он пожал плечами. Мне тогда и в Киеве было неплохо.
И правильно сделал, что не поехал в Израиль, одобрил дядя Гриша. Израиль, конечно, наша историческая родина, но лучше всего эту родину любить, живя в Америке.
* * *В спальне горела настольная лампа. На стене, над кроватью, два толстопузых ангелочка держали красный бант.
Михаил разделся и, выключив лампу, рухнул на кровать. Голова слегка кружилась. Он попытался хоть как-то упорядочить все услышанное и пережитое за день.
Вот дядя Гриша, брат отца. Маленький, уставший. Отец называл его то «золотой пчелкой», то «эфиопской клячей». Потому что дядя Гриша когда-то пытался стать ювелиром, повадился носить домой перекупленное у воров золото и едва не загремел в тюрьму. Тогда отец Михаила по праву старшего брата увел младшего с «золотых приисков» и обучил его малярному делу. Из «золотой пчелки» дядя Гриша превратился в «эфиопскую клячу». Тащил воз, на котором сидели: двухсотпудовая Ева, дочка, зять и внук. Вот и теперь, судя по замученному виду, тащит. И не ропщет. Бьюклинская кляча.