— Я живу совсем близко отсюда,—сказал он. — Зайдемте ко мне. Вам надо обсохнуть, а затем вызовем такси.
— Удобно ли?
— Я живу один, — просто ответил он. — И мне очень нужно сказать вам… Не здесь же, под дождем.
— Почему именно мне?
— Не только потому, что я слышал ваш разговор в кафе, и не потому, что мне понравилась ваша точка зрения. Есть существеннейшая причина.
Ливень прекратился, сменившись прежним моросящим дождем. У меня были все основания отказаться и перенести разговор хотя бы на завтра, но что-то в выражении его лица меня остановило.
— До моего дома всего сотня шагов,—сказал он.
— Хорошо, я согласен.
«Сотня шагов» обернулась двумя кварталами. Мы шли минут пять, поневоле быстрым шагом.
Я не упрекнул его в обмане. Было ясно, что у этого человека очень серьезная причина настойчиво добиваться моего визита. Эта причина отчасти выяснилась, когда он сказал:
— Я совсем примирился с мыслью, что унесу свою тайну в могилу. Но сегодня…
Его манера не договаривать фраз не мешала мне понимать его. Все было ясно из предыдущего. Ведь он сказал, что прежде имел дело с учеными, которые, видимо, не поверили чему-то, о чем он пытался рассказать им. Он примирился с тем, что обречен на молчание. И вот сегодня явилось желание все-таки поведать кому-то «тайну». Вероятно, она была достаточно фантастична, если он избрал своим слушателем писателя-фантаста. Я вспомнил его фразу о людях, «готовых поверить, казалось бы, невозможному», к которым он причислял меня…
Жил он в отдельной квартире, состоящей из одной большой комнаты, маленькой кухни и ванной. Было очень чисто, но я сразу заметил отсутствие женской руки, которая всегда угадывается в мелочах обстановки. Хозяин был холост или вдов.
Непропорционально большая прихожая свидетельствовала о том, что эта однокомнатная квартира прежде -была частью более обширной.
— Меня зовут Иваном Степановичем,—сказал он, как бы между прочим.—Ванна будет готова через несколько минут. Здесь есть горячая вода.
Я энергично запротестовал, ссылаясь на то, что меня ждут дома.
— Тогда раздевайтесь, надо подсушить вашу одежду.
С этим я вынужден был согласиться.
Он заставил меня выпить горячего чая с рюмкой коньяку, укутал одеялом, а когда моя одежда подсохла, принялся за утюжку, не слушая моих протестов.
А я, мне стыдно теперь в этом признаться, все это время думал о том, что предстоит выслушать какую-то историю, которая меня в тот момент совершенно не интересовала. Но оказалось, что я недооценил деликатности моего нового знакомого.
Когда я наконец оделся, он взялся за телефон.
— Думаю, что такси не придется долго ждать,—сказал он при этом.—То, что я хочу вам сказать, отложим на завтра, если не возражаете.
Такси почти совсем не пришлось ждать.
Он заставил меня взять его плащ.
— Не спорьте! Завтра вы мне его вернете. Я буду дома весь день. Но на всякий случай запишите номер телефона.
Действовал ли он только из чувства доброжелательности, или хотел гарантировать мой вторичный визит, не знаю. Думаю, что второе играло все же какую-то роль.
Приехал бы я к нему на следующий день, если бы не было необходимости вернуть плащ? Безусловно да! Он не оставил мне ни малейшей возможности ответить на его заботы неблагодарностью.
ТО, ЧЕГО НИКТО И НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ
«Утро вечера мудренее».
Эта очень старая пословица вспомнилась мне сразу по пробуждении на следующее утро. И вспомнилась потому, что, расставаясь с Иваном Степановичем, я был уверен в том, что его «тайна», кроме как для него, не представляет интереса ни для кого другого.