Нет.
Счастливого пути, господа. Историю болезни будут заполнять в реанимации. С вас направление и документы больного: паспорт и страховое свидетельство.
У него нет документов.
Печально. А родственники у него есть или мобильник с номером телефона любимой жены или внука?
Мы его на улице подобрали.
В реанимации больной пролежал четверо суток без сознания, потом среди ночи открыл глаза и позвал медсестру.
Где это я? спросил мужчина.
В больнице, сообщила медсестра, посмотрев на монитор компьютера. Удивительные вещи творятся. Давление 120 на 80, пульс 60. Кардиограмма в норме, а я уже думала, что вслед за моим мужем пойдешь.
Куда пойду?
На тот свет. Его тоже дружки отравили, а ты как огурчик. Пойду врача порадую. Фамилию назови свою.
Барский Гарри, неуверенно произнес мужчина.
Твоя фамилия Барский? уточнила медсестра.
Да.
А в детстве тебя как звали?
Не знаю, не помню. Запишите, Барский. Это ничего не изменит. Меня убить хотели.
И кто тебя хотел убить?
Бандиты из девяностых. Я их узнал. Они меня из баллончика газом траванули в центре Москвы.
Утром консилиум врачей принял решение перевести больного из реанимации в «инфарктную» палату. Мужчина хотел идти по коридору сам, но его усадили в кресло.
Вам нельзя ходить, предупредила медсестра реанимации. Сердце прихватить может. И вставать с кровати не советую.
В шестиместной палате две кровати были свободны. Одна стояла у самой двери, другая у окна.
Из окна дует, сообщил маленький тощий мужичонка, шмыгая носом. Меня зовут Петухов Василий. А вас?
Потом поговорим, чуть слышно произнес мужчина и лег на ту кровать, что стояла у двери.
Через минуту из-за двери послышался женский голос: «Ваш клиент проснулся. Только что его перевели в инфарктную палату. Приезжайте. Какой диагноз? Подозрение на инфаркт. Нет, отравление в реанимации сняли, а инфаркт оставили, чтоб не портить статистику.
Но на этом разговор не закончился. Невидимый собеседник дежурной медсестры с минуту о чем-то говорил, потом она сказала, что «сделает всё, как договаривались» и отключила мобильник.
Вскоре в палате появилась все та же медсестра из реанимации, на лице ее теперь была маска из белоснежной марли.
А вы что, тут живете? удивленно посмотрев на женщину, спросил Барский.
Я на две ставки работаю. Ночью в реанимации, а днем в кардиологии.
А я вас где-то видел раньше.
Я тоже, ночью, голым, с русской недвижимостью наперевес и катетером в нужном месте, поддела больного женщина. Стоит из реанимации выползти, как мужики тут же к медсестрам приставать начинают. В замуж зовут!
И что в этом плохого? Значит, выздоровел.
Ну, если выздоровел, расскажи, где твой «страховой полис» и паспорт. Мне историю болезни заполнять надо по документам, а не по воспоминаниям о прошлой жизни.
Нет у меня документов, украли. А кому вы звонили только что?
Участковому. Ты же с отравлением поступил. Врачи при поступлении, извещение отправили в полицию.
Вы же сами сказали, что инфаркт. Причем здесь полиция?
Инфаркт, по бумагам, а сам ты мне ночью говорил, что тебя бандиты из девяностых убить хотели.
Не было такого, отрицательно покачал головой больной. Я не знаю никаких бандитов. У меня сердце прихватило на Тверской.
Сердце, так сердце, кто же спорит. Руку давай, капать будем.
А это что за флаконы?
Физраствор и лекарство для восстановления памяти. Ты же хочешь вспомнить, кто и когда у тебя отобрал паспорт и страховое свидетельство?
Мужчина не ответил, но теперь он уже был уверен на сто процентов, что в эту больницу попал не случайно. Он узнал медсестру по голосу и манере говорить.
Виолончелист в черном смокинге
Жгучий брюнет в черном смокинге с бабочкой на шее шел по московской улице. В руках он держал футляр с виолончелью. Инструмент был тяжелым и дорогим. Музыкант нес его, как хрустальную вазу, оберегая от случайных столкновений с беспечными гражданами и кривыми деревьями, нависшими над тротуаром. На вид ему было лет тридцать. Навстречу мужчине по узкому тротуару шла толстая неопрятная старуха. Музыкант попытался обойти ее, но, не рассчитав объемы препятствия, больно ударил женщину виолончелью.