«Вот еще наказание! подумал он. И зачем только приехала эта егоза? Эдак я и вовсе голову потеряю. Бесовка. Где бы ее зажать? Схватить в охапку. Она станет брыкаться. Сжать Сжать сильнее, чтобы не могла пошевелиться. И поцеловать прямо в хохочущий рот, чтобы онемела и перестала хоть на время болтать всякую чепуху. А глазищи черные полезли бы на лоб, Григорий сел на стул. Эк, меня разобрало! А вдруг она жене пожалуется? Черт! Что же делать? он нервно засмеялся. Вот я влип. Уж лучше бы она уехала. Когда у нее эти чертовы вакации заканчиваются? А может, она еще дитё неразумное? Чему их там в институтах учат? Только стихи читать и пером в тетрадях каракули выводить. Может, она дура еще? Или притворщица? Не может быть, чтобы Алька ей ничего о постыдном не сказывала. Сестры же. Опять же у одной пузо выросло. Поди, знает обо всем. Да и смотрит хитро. Убить ее мало»
Григорий накинул парусиновые брюки, тонкую косоворотку и вышел босиком в столовую. Босым ногам было приятно ступать по нагретым за утро, гладким и чистым половицам. В столовой сидела мать и пила в одиночестве кофе. Напортив нее стояла витая соломенная корзинка с маковыми теплыми булками. Григорий подошел и машинально взял со стола одну теплую булочку. Откусил, но не почувствовал вкуса.
Доброе утро, мама. А где все?
Доброе утро, сынок. Не ешь всухомятку. Давай я тебе кофию налью. Сливки вон свежие. Отец уехал в город по каким-то делам, а жена твоя и Евгения ушли на речку купаться. Вода, говорят, как парное молоко. Сходи и ты искупнись. Успеешь еще на поля
С Евгенией, говоришь, пошли?
Да А я полночи не спала, читала роман один французский. И ты знаешь, дорогой, я так плакала, когда герой
Григорий не дослушал мать, надел туфли и выбежал во двор.
Куда ты, не позавтракав?
Но Григорий уже не слышал ее. Он спустился по сухим и ладным ступенькам крыльца, прошел по садовой дорожке мимо клумбы с петуниями и фиалками. Сладкий аромат кружил голову. В саду щебетали птахи. Путь его лежал к реке, прямиком к купальне. Будто вспомнив что-то, Григорий остановился и вернулся на задний двор. Пройдя с десяток саженей, он свернул в аллею, ведущую к конюшне. Конюх сладко дремал на куче сена в пустом стойле, когда барин зашел в огромный крытый загон. Лошади зафыркали и повернули глазастые головы навстречу своему хозяину. Григорий по очереди потрепал холки всех своих любимцев.
Павел Никанорыч, ты где? весело крикнул младший Зотов.
А? Что? Я? Тута я, Никанорыч выкатился из стойла с помятой физиономией. Во всклоченных волосах торчали соломенные былинки.
Дрыхнешь?
Никак нет, ваше благородие, толстые губы расплылись в улыбке, обнажив редкие, темные от махорки зубы.
Своди коней на реку. Искупай, а после накорми хорошенько. Дай овса, тонкая ладонь нырнула в карман парусиновых штанов.
Григорий выудил из кармана серебряный брегет и посмотрел на циферблат.
Вот я проспал сегодня, с досадой промолвил он. Короче, после обеда запряжешь мне Орлика в одноместную бричку. Я на дальние поля поеду. Один.
Будет сделано, ваше благородие! выпалил лохматый Никанорыч и поковылял назад в пустое стойло.
Ты куда?! Я же сказал, веди коней купать.
Чичас, конюх почесался. Все сделаю, ваше благородие.
Да, просуши потом всех как следует. Гривы расчеши.
Григорий Зотов весело прошелся по аллее и снова вышел к саду. Пройдя его насквозь, он остановился возле нескольких яблонь, проверяя крупную, еще зеленоватую завязь тяжелых яблочных гирлянд.
«Хороший урожай должен быть нынче. Славное лето», ноздри с шумом вдохнули густой яблоневый аромат.
Яблоки еще только начинали спеть под жаркими лучами июля, а в саду уже пахло антоновкой, белым наливом, анисом и грушовкой. Восковой налет покрывал румяные, тугие и плотные плоды.
Григорий еще раз прошелся по саду, не заходя далеко вглубь, и вышел за резную калитку, аккуратно претворив ее за собой. Теперь его дорога лежала к реке. Он прошел через рощу, приметив вдалеке, на полянке, двух крестьянских девчонок, собирающих без спроса ягоды.
«Ну, погодите. Вот я доберусь до вас», беззлобно подумал он, усмехнулся и зашагал дальше.
В роще было прохладнее и пахло полевыми цветами. На лесных прогалинах шумели мохнатые шмели, и висели звездочки золотистых стрекоз. По дороге Григорий пару раз наклонился и сорвал несколько спелых ягод. Аромат земляники впитался в горячие ладони. Незаметно он вышел к реке. Возле купальни были слышны тонкие женские голоса, плеск воды и серебристый смех. Это был смех Евгении. Сумасбродная Женька смеялась так, словно русаки щекотали ей в воде пятки. Григорий остановился. Он не пошел к купальне, а затаился возле высоких кустов осоки. Присев на корточки, короткими перебежками, Григорий подкрался еще ближе и залег возле старой дырявой лодки. В днище лодки зияла огромная щель. Сквозь нее купальня была вся как на ладони. Рядом с рекой лежали две целые лодки, с хорошо просмоленными боками. Но сейчас ему нужна была только эта старая и трухлявая.