На мгновение я теряю веру в то, что через двадцать минут здесь будет сонное царство.
- А он говорит, что спецкор - это специалист по кори, детский врач... Правда?
- Герасим Борисович, а у меня два зрачка в глазу: человеческий и кошачий. Я ночью вижу! Отчего?
Сначала меня радовала эта жажда все знать, и я стремился ее утолить. Но потом заметил, что любознательность детская резко возрастает после горна "Спать, спать, по палатам...".
Я молчу.
Палатка переходит на,Д1епот.
- Ну, чего вертишься! Ложись на правый бок и спи.
- Да я левша...
- А вот интересно, почему сердце слева?
Я нем. Иду вдоль кроватей.
Кто-то предается мучительным рассуждениям.
"Жрец - он. А она? Жречиха? Жриха? Или жречка? Может, жратвиха?"
Иголочкин и Строгов, как всегда, являются последними. Их изумлению нет предела: "Как? Уже тихий час?! А горна же не было!" Я молча протягиваю часы, а другой рукой указываю на кровать. Но не такова эта парочка, чтобы сдаться сразу. Еще несколько минут они шнуруют и перешнуровывают кеды, ухитряясь вырвать из первых объятий Морфея не одного соседа. Однако и улегшись, они не спят, ждут, что я их накажу: оставлю без моря, но с абрикосами, папиросами и прочей "вольной житухой". Не выйдет, не пройдет, голубчики!
- Если не будет спать один, на море не пойдут все, - нарушаю я обет молчания.
Нехитрый прием достигает цели. Охота была оставаться в лагере со всеми! Иголочкин закрывает глаза.
И вот наконец первый искренне спящий. Он посапывает тихонько, нежно и осторожно, как начинающий закипать чайник.
Взрыв!
Нет, это мне показалось. Просто в палатку шагнул старший пионервожатый.
- Начальник приказал, - радостно сообщает он, - чтобы из абрикосов готовили компот.
Старшин вожатый у нас личность заметная. Зовут его Серьезным Парнем. Бас у него такой, что, кажется, приставь он стакан ко рту и гаркни осколки брызнут. Сейчас он уверен, что говорит шепотом, но вся палата (и соседи за стеной) уже не спят. Всеобщее оживление.
Меня визит Серьезного Парня привел в бешенство.
Пришлось снова повторять все этапы засыпания.
Как часто говорят о детях: "Все они хорошие, когда спят!"
Я прошел по рядам.
Правда, до чего хорошие!
ВЫСШАЯ ПОЛУМЕРА
Разбудить отряд после горна - забота дежурного.
Мне предстоит побудка иная: председатель совета отряда мирно почивает в своем высоком звании, как в мягком кресле.
Мы садимся на скамейку под развесистым абрикосом.
- Ты же председатель. Как говорит старший вожатый, ты же серьезный парень... - начинаю я. Мощное педагогическое средство в моих неумелых руках не дает эффекта.
- Совсем желтый, - восхищенно шепчет мой собеседник, глядя куда-то вверх.
- Да ты слушай! Ты должен организовать и возглавить зеленый патруль. Рвать абрикосы нельзя, созреют - компот сварим. Понял?
- Конечно.
Д сам смотрит вверх.
Диагноз: "абрикосный гипноз". Сам болел когда-то.
Ладно, оставим до вечерней беседы.
Перед отбоем у нас, как говорит Зоя, "Институт Вечерних Бесед". Я подвожу итоги дня, каждый может задать один вопрос. Многие ребята от своего права отказываются - вероятно, им и так все в жизни ясно.
В лучшем случае спросят:
- А завтра на море пойдем?
- А завтра "мертвый" час будет?
Или еще что-нибудь столь же бесподобное.
Зато Иголочкина всегда мучают недоумения и сомнения. Его вопрос звучит так:
- А если кто завтра будет рвать абрикосы, то, когда пойдут на море, его возьмут или он останется в лагере, потому что будет наказанный, раз рвал абрикосы?
Конструкция громоздкая, но смысл предельно ясен.
- Знаешь, Зоя, - говорю грустно после отбоя, - хочу я закрыть Беседы. Мало толку в них.
Вообще я сегодня недоволен собой. Председателя не проймешь. Беседы не клеятся.
Вдруг на танцевальной площадке появляются три тени. Они издают странные звуки: не то плачут, не то давятся смехом.
Поодаль следует четвертая.