Все это, разумеется, должно было кончиться скандалом и сорваться; и мать и сын, зная это, оттягивали.Мать не знала, чего хочет сын. Он мог остаться на Москве, мог служить в Петербурге, а то и получить назначение в ту же Персию. Перед ним, разумеется, нынче все открыто: таким дипломатом он показал себя. Мать списалась уже с Паскевичем, женатым на племяннице, у которого служил Александр; Паскевич, чувствительный к тому, чтоб его окружали обязанные родственники, выдвигал Александра. Он посоветовал Настасье Федоровне брать Персию.Так решали за его спиной как за маленького; хуже всего, что он знал об этом. Мать догадывалась: как только она заговорит о Персии, Александр станет перечить, между тем он, может быть, и сам хочет Персию.Персия была выгодна в первую голову деньгами, и чином, и начальством Паскевича; в Москве, тем паче в Петербурге, дело другое и служба другая. Ни Персия, ни Петербург не были ясны для Настасьи Федоровны - это были места, куда годами проваливался Александр; как бы уехал на службу и не возвращался не четыре часа, а четыре года. Собственно, она не говорила даже: "Александр в Персии" или "на Кавказе", но: "Саша в миссии". Миссия была учреждение, и так было покойнее, устойчивее. Она понимала только Москву и все же не хотела, чтобы Саша оставался в Москве.- Ты сегодня дома обедаешь?- Нет, maman, я приглашен.Он не был приглашен, но не мог себя принудить обедать дома. Обеды были, признаться, дурные.Настасья Федоровна шаловливо посмотрела в лорнет.- Опять кулисы и опять актрисы?Его мать, говорящая о его женщинах, была оскорбительна.- --------------------------------------(1) Связно, плавно (ит., муз. термин).- У меня дела, матушка. Вы всё меня двадцатилетним считаете.- В Петербург, вижу, не так уж торопишься.- Напротив, завтра же утром и выезжаю.Она любовалась им в лорнет.- Где же твой Лев и твое Солнце?Александр осторожно усмехнулся.- Лев и Солнце, маменька, уже давно покоятся у ростовщика в Тифлисе. У меня был долг. Сослуживцу задолжать избави боже.Она отвела лорнет.- Уже?Заложенный орден давал ей превосходство. Разговор был неминуем.- Сборы твои не слишком скоры?Она суетливо взбила патку на левом виске.- Нет. Я, собственно, не имею права долее одного дня медлить. Я и так задержался. Дело не шуточное.- Я не об этих сборах говорю, я говорю о том, что ты собираешься делать.Он пожал плечами, взглянул себе под ноги:- Я, право, не подумал еще.И поднял на нее совсем чужое, не Сашино лицо: немолодое, с облезшими по вискам волосами и пронзительным взглядом.- Это зависит от одного проекта...Она забилась испуганно прозрачными завитушками на лбу и снизила совершенно голос, как сообщник:- Какого проекта, мой сын?- ... о котором, maman, рано говорить...Казалось бы, победил. А вот и нет, начиналась патетика, которая была горше всего.- Alexandre, я вас умоляю, - она сложила ладони, - подумайте о том, что мы на краю... - Глаза ее стали красноваты, и голос задрожал, она не закончила.Потом она обмахнула платочком красные глаза и высморкалась.- И Jean, - сказала она совершенно спокойно о Паскевиче, - мне писал: в Персию. В Персию, да и только.Последние слова она произнесла убежденно.- Впрочем, я не знаю: может быть, ты, Саша, рассудил даже заняться здесь журналами?Очень мирно, но, боже, что за legato!И Jean, и Персия, и все решительная дичь: не хочет он в Персию, и не поедет он в Персию.- Я сказал Ивану Федоровичу, что прошу представить меня только к денежному награждению. Я все предвидел, маменька.Опять посмотрел на нее дипломатом, статским советником, восточным царьком.- Я же, собственно, расположен к кабинетной жизни. А, впрочем, увижу...Встал он совершенно независимо:- Я пойду. Домой я сегодня буду поздно.