Адвокат Джон Тратвелл продержал меня в приемной, чтобы я успел по достоинству оценить обстановку. Я сидел в кресле, обтянутом мягкой зеленой кожей. На стенах, подобно рекламе, красовались пейзажи с видами округи - горы, море.
Юная розоволосая секретарша оторвалась от коммутатора. Подведенные толстыми черными линиями глаза придавали ей сходство с узником, выглядывающим из-за решетки.
- Очень сожалею, но мистер Тратвелл задерживается. Это он из-за дочери, - невнятно пояснила девица. - Зря он так: пусть бы сама выпутывалась - все на ошибках учатся, а то как же? Я вот училась.
- Да ну?
- Я ведь манекенщица. А сюда устроилась на время после того, как мой второй муж дал деру. Скажите, вы на самом деле сыщик?
- На самом, - сказал я.
- А мой муж фотограф. Дорого б я дала, чтобы узнать, с кем - то есть я хочу сказать, где он сейчас.
- Забудьте о нем. Дело того не стоит.
- Наверно, вы правы. Фотограф он никудышный. Очень понимающие люди говорили мне, что я на его фотографиях выходила куда хуже, чем в жизни.
Ну как не пожалеть ее, подумал я.
В дверном проеме появился высокий мужчина. На вид ему было далеко за пятьдесят. Широкоплечий и элегантный, он был красив и явно это сознавал. Седая шевелюра его была тщательно уложена, столь же тщательно продуманным было и выражение лица.
- Мистер Арчер? Я Джон Тратвелл. - Он без особого энтузиазма пожал мне руку и повел по коридору в свой кабинет. - Очень благодарен, что вы так быстро приехали из Лос-Анджелеса. Извините, что заставил ждать. Тут считают, что я почти устранился от дел, но никогда в жизни я не был так занят, как теперь.
Несмотря на сбивчивую речь, Тратвелл производил впечатление человека собранного. Поток слов, казалось, извергался сам по себе, в то время как его жесткие невеселые глаза внимательно разглядывали собеседника. Он провел меня в кабинет и усадил в коричневое кожаное кресло напротив письменного стола. Хотя сквозь тяжелые занавеси пробивалось солнце, в комнате горели лампы дневного света. В их мертвенном голубоватом свечении Тратвелл и сам казался не живым человеком, а озвученной восковой фигурой. На полке справа от него стояла фотография ясноглазой белокурой девушки, очевидно, его дочери.
- В разговоре со мной по телефону вы упоминали о мистере и миссис Лоренс Чалмерс.
- Упоминал.
- Что у них стряслось?
- Я перейду к этому через пару минут, - сказал Тратвелл. - Но сначала я хочу вам объяснить, что Ларри и Айрин Чалмерс мои друзья. Наши дома на Пасифик-стрит стоят напротив. Я рос с Ларри, наши родители тоже знали друг друга с давних пор. Как юрист я бесконечно обязан отцу Ларри - он был судьей. Моя покойная жена очень дружила с матерью Ларри.
В тоне Тратвелла я уловил какую-то непонятную гордость. Левой рукой он пригладил волосы на виске так бережно, словно прикасался к сокровищу, полученному в наследство. Взгляд и голос у него были вялыми: видно, он жил только прошлым.
- А рассказываю я вам все это к тому, чтоб вы знали - Чалмерсы не обычные клиенты. У меня к ним особое отношение. И я хочу, чтобы вы обращались с ними как можно деликатнее.
Светские обязательства тяжелым бременем наваливались на мои плечи, и мне захотелось сбросить одно-другое.
- Как с предметами старины?
- Примерно так, хотя они вовсе не старые. Я отношусь к Чалмерсам, как к произведениям искусства; правда, их роднит лишь одно - они также имеют право не приносить пользу. - Тратвелл умолк, но тут же, словно вдруг его осенило, заговорил снова: - Дело в том, что Ларри после войны так ничего и не достиг. Конечно, он сколотил большое состояние, но деньги ему, можно сказать, сами в руки плыли. Мать оставила ему большое наследство, она, как оказалось, откладывала на черный день, потом Ларри удачно играл на бирже и нажил миллионы.