Па-ша, сказал Иван раздельно. Выйди, пожалуйста.
Я что
Выйди.
Когда Пашка вышел, Иван вернулся к койке. Не стесняясь, быстро сбросил штаны, что надевал под химзу, натянул чистые. Сунул руки в рукава рубашки, застегнул пуговицы. Посмотрел на упрямый затылок Кати, которая опять загремела своими банками-склянками. Красивый затылок, красивая шея.
Готов? спросила Катя, не оглядываясь.
Да, сказал Иван. Подошел к ней. Не обижайся на Пашку.
Не буду. Он прав. Я шлюха.
Пашка дурак, сказал Иван. У него все или черное, или белое.
У меня тоже. Дала, не дала, так, что ли?!
Она резко повернулась к Ивану, вздернула подбородок.
Нет. Иван поднял руку, дотронулся до Катиной щеки. Почувствовал, что девушка дрожит. Ты хорошая. Пашка тоже хороший, только дурак.
Почему я такая невезучая, а? Она смотрела так, словно действительно ждала, что Иван ответит.
Он вздохнул. «Не умею я утешать».
Брось, сказал Иван. Ну хватит. Твоя судьба где-то рядом, Пенелопа. Я уверен.
Она хмыкнула сквозь слезы.
Придурок ты, Одиссей. Бабья погибель. Это я сразу поняла, как только ты на станции появился.
«К черту все!» Иван обнял Катю, притянул к себе. Прижал крепко, чувствуя опустошающую нежность. Это все равно остается сколько бы времени не прошло.
Все. Будет. Хорошо.
Красивый ты, сказала Катя развязно. А Таня твоя молодец. Другие все суетились, а она себе королевой. Молодец. Так и надо. Вот ты и попался. Она вдруг сбросила эту манеру. Смотри. Будешь Таньке изменять я тебе сама яйца отрежу. Вот этими самыми ножницами. Понял, Одиссей?
Понял, сказал Иван. Держал ее крепко, чувствуя, как уходит из Катиного тела дрожь. Голова кружилась от усталости, наверно. Красный свет казался чересчур резким.
Все, пора на боковую. Только
Знаешь, зачем я ходил начал Иван.
В палатку ворвался Пашка. Угрюмо прошествовал к столу, схватил бочонок с пивом, буркнул: «Звиняйте, забыл». И вышел в дверь мимо остолбеневших любовников.
Ну, пиздец, сказал Иван, глядя вслед другу.
Катя посмотрела на его растерянное лицо и вдруг начала хохотать.
Он вышел из медчасти, забрав только сумку и автомат. От брезента ощутимо воняло жженой резиной. Иван поморщился. Сейчас бы почистить оружие и спать. В глазах резь, словно сыпанули песка. Тяжесть в голове чугунная и звенящая, как крышка канализационного люка.
Впрочем, осталось одно дело.
Пашка! Иван осекся. Рядом с палаткой уже никого не было.
в некотором роде это ответ на знаменитое высказывание Достоевского: «широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
Иван остановился, услышав знакомый голос.
Возле искусственной елки, увешанной самодельными игрушками и даже парой настоящих стеклянных шаров, сидела компания полуночников. Гирлянду на елке никогда не выключали цветные диоды энергии ели минимум, а света для ночной смены вполне хватало. Вот что получается. Мы сузили свой мир, говорил пожилой грузный человек с черной растрепанной бородой. До этого жалкого метро, до живых пока еще! станций. А ведь это конец, дорогие мои. Так называемые диггеры или сталкеры самая опасная профессия
После электрика, подсказали из темноты.
Совершенно верно, сказал Водяник. После электрика.
У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь у елки было что-то вроде клуба. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает, другой ходит к елке, песни поет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.
А еще говорили, что анекдот, рассказанный Водяником, тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.
Профессор не умел шутить, хотя почему-то очень любил это делать.
А как же Саддам, Григорий Михайлович? спросил кто-то. Про Саддама Великого Иван слышал. Про него все слышали.
Когда случилась Катастрофа и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали паниковать выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть Большой Пиздец все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.