за окном отдалённым всплеском мутно-красным померещилось глядел наружу в конец улицы сквозь голые ветки деревьев где на хлебопекарном заводе матерчатый портрет ветром мотало буквы на нём угадывая людишек под ним усматривая многоточием на снегу в порыве развернуло к нему красное покрывало татарский хан Брежнев щурился колыхался, щёки раздувая и морщился настырной кикиморой.
это какой же праздник у них?.. а-а-а, этот!.. разгром Эрмитажа не помаршировать плечом к плечу не раствориться в их простой футбольной радости бля, уже нояб ещё вчера авгунст был томный авгунст канарейки пели на каждом углу.
сидел на топчане, тупо уставившись в окно потянулся за сигаретой чиркнул затянулся и длил эту первую самую сладкую утреннюю затяжку бестолково взглядом шарил мохнатое что-то валялось у двери меховая шапка та, что со стулика швырнул.
олух надо было на голову надеть чтоб их не слышать всю жизнь ходить в шапке, чтоб никого не слышать и в чёрных очках!.. но нет тебе опять тащись в их навороченные кулисы крестики и нолики расставлять когда хочется вообще ничего не делать не знать, не участвовать, не привлекаться картоношей в поликлинику устроюсь.
тускло и невесело бывало по утрам Глеб знал это про себя и знал приёмы, как себя переиначить, одеть, обуть и придать лицу выражение видимой причастности к окружающему, внимания и даже заинтересованности в их кислом компоте картоношей идти как-то не хотелось а потому надлежало выполнять иные социальные рутины.
не спеша, с неярким отвращением представил, сколько всего штатного и табельного нужно будет претворить и совершить прежде чем можно будет почапать на Кутузовскую набережную в мастерскую к Коробкову усесться на однажды притащенный с помойки растерзанный кожаный диван несметных размеров и слушать многоцветный заковыристый трёп всегдашних сайгонских прихожан захожих гопников, алконосов и шмаровых.
но тут вспомнилось, что Коробков сегодня на Пороховые поехал помогать кому-то дом старинный на дощечки разбирать.
может, вернулся уже?.. да не забухают они там после физицских трудов это ж ясно но на работе всё же надо себя показать галку в ведомости поставить и матери надо позвонить она уж сколько раз звонила а тебя не было потому что тебя всегда нет тебя вообще нет и Натали обещал сама могла бы звякнуть, конечно особо за тобой не та́щится но всё ж это твой единственный фак цени.
мельком в зеркало зыркнул тошно смотреть обычно вытянутая скандинавская (по утверждению Леона) морда расплылась вширь, опухла и стала ещё задумчивей, чем обычно бурка́ла по-японски сузились курчавые волосы сбились в путаный ком засохших водорослей чесанул их было пальца́ми внутри налипла какая-то пришлая кака мыть тебя надо брандспойтом бомж в законе.
Глебу Городецкому было слегка за тридцать жил он один, работал художником в ДОСААФе не ахти какая почётная должность, которая, однако, позволяла ему реально работать всего восемь-десять часов в неделю ибо всегда он был на объекте а объектов было великое множество начальство было им довольно потому что Глеб делал за неделю столько, сколько предыдущий художник-алкарь за месяц зарплата была скудная (90 рэ) но Юрке Коробкову, как члену Союза художников, время от времени подсовывали жирные заказы, которые тот брал чтоб помнили, но сам делать ленился и отфутболивал их Глебу так что, в общем и целом, Глеб зарабатывал неплохо.
Они с Коробковым съели не один мешок соли и выпили не одну лохань водки немало воды утекло под мостом Хризантем на реке Имамура с тех пор, как эти двое случайно зацепились языками насчёт одной обоюдной бабы стремительно обнаружили молочное братство по нескольким её подругам снюхались и стали общаться один раз даже подрались по пьяни и Глеб удивился страшной земляной силе Юркиной хватки Городецкий и сам был крутой мужик постоянного ломового ручного труда приёмчики кое-какие знал и не раз скручивал в бараний рог зарвавшихся грузных хамил но тогда Глеб еле выполз из этих медвежьих лап, дав Большому с двух сторон по ушам что тот ему долго припоминал как нежентильменское поведение.