они могли спокойно проработать целый день рядом, не сказав друг другу ни слова за исключением утилитарных «подай» и «подвинь» потом так же молча ехать домой в размудоханной старой коробковской «Волге» и хмуро кивнуть друг другу у подворотни Городецкого пока, мол, до завтра однако Коробков упорно отказывался работать с кем-либо, кроме Глеба хотя легко мог найти напарника получше и попроворнее.
но стоило Глебу приболеть или под каким другим предлогом манкировать коробковской компанией более недели как в дверь раздавался звонок далее начинали скрипеть и стонать коммунальные шифоньеры и секретеры, потревоженные впотьмах в узком коммунальном коридоре могутными Юркиными плечами слышался раскатистый боцманский бас Коробкова распоряжавшегося соседками и учившего их уму-разуму распахивалась дверь и Сам, с кульками и бутылкой, в расстёгнутой барской шубе-выворотке ступал внутрь, больше́я своей мощной тушей и, почти что раздвигая собою дверной косяк кульки на стол водружал и доминировал темой разговора:
а вчера у нас был общий гвалт насчёт Маринкиных именин ну ты помнишь Маринку худенькая сосулька такая Лолита несостоявшаяся мотылёк так вот, она вчера набегалась за продуктами перед всеобщим слётом и в изнеможении у меня на диване в огромном пледе заснула ну дарёный ты помнишь.
а тут управдом пришёл недоимки с меня за ремонт получать и на неё с размаху сел пудов на семь мужчина убил бы но спасибо диван мягкий а она кричала своим ядовитым сопрано что он ейной же брошкой ей грудь проткнул стала лифчик расстёгивать и в нос ему окровавленной грудью тыкать ну, мы управдома всем гуртом начали сдавать в милицию за хулиганство так что этот гусь нахрапчатый про недоимки забыл а то он, сука, хотел с меня несметную сумму за дверь и побитые стены на лестнице помнишь, когда тот кривой тютель приходил а мы не открывали так он трубу нашёл в дверь бить ею начал, как дятел и по стенам лупить да ты, бля, совсем дохлая муха на поверхностный взгляд сейчас мы тебя колдовскими настоями и отварами поить будем от Бабы-яги.
далее начиналась заварка травяных чаёв с мёдом, выпивка, закуска рассказы, воспоминания общий балдёж на весь вечер с анекдотами, исповедями, сплетнями, клятвами, зароками на будущее с обязательным просмотром Глебовых эскизов при этом Юрка лишь изредка хмыкал и тыкал в отдельные сомнительные места композиций, но никогда не ругал всё это завершалось вынужденным скоропостижным выздоровлением Глеба и хоровым исполнением отдельных куплетов народных песен.
(Коробков): где ж ты, блядь, такую бациллу найдёшь, которая супротив нас устоит?!. не сопливь в бокал нос оторву!
далее следовал сумбурный полуночный отъезд Юрки с долгими прощаниями и возвратами с дороги:
а ещё я им сказал, что ты специалист по витражу и шелкографии да не сцы, я те книжку про это дам там немного одно окно правда, большое.
не получится пойти сегодня к Коробкову а завтра ж, бля, пятница!.. как же ты, тоскливый лапоть, сразу не урюхал?.. шопла на дачу гоношилась в Сосново Натали надо туда затащить и многократно трахнуть под баян чтоб иннокентия утешить а может, всё-таки попробовать сегодня в мастерскую?
Глеб на кухню к мойдодыру выкатился харю ополоснуть и чайник себе сварить шорох вроде там прошёл или померещилось ему от социального одичания?.. похоже, вода струйкой из крана течёт ан нет это Софья Львовна сама с собой разговаривает она, когда одна, всё время что-то шепчет еврейка, но как-то по-русски круглолицая.
год назад Глеба просила жалобу написать что один мужик на работе её жидовкой обзывает бумагу дала, где было несколько её начальных попыток выразить свои чувства с орфографическими ошибками и округлыми буквами, выведенными как в детском букваре написал, конечно она некоторые слова повторить просила, чтоб лучше запомнить.
стоит себе варит похлёбку и шепчет в мире ином.
как дела, Софья Львовна?
смутилась, словно её за чем-то стыдным поймали взор опустила напевно своё стеснительное «хорошо» сказала и, прихрамывая, заковыляла крабиком из кухни.