Вскоре, однако ж, дуэнью вызвали по хозяйству, и она более не возвращалась. Какое счастие! Он наедине с нею.
Елена Карловна была мила и любезна, Егор Петрович любезен и мил: мудрено ли, что судьба свела их в маленькой зале? кому же после того и сходиться, как не им? ужели старому барону с женою?.. фи! как это можно! они сами чувствовали всё неприличие, всю гнусность такого поведения и оставались каждый на своей половине, а если сходились, то только за обедом, да при гостях, и то в приличном друг от друга расстоянии, как следует благоразумным и степенным супругам.
Елена мельком взглянула на Адуева, едва отвечала на грациозный поклон и начала сильнее и чаще прежнего брать аккорды, показывая вид, что вполне предалась музыке. Он молча, с восторгом, смотрел на нее.
- Отчего вы не пошли к папеньке, а прямо явились ко мне? - спросила она сухо.
- Hйlиne! - отвечал Егор Петрович голосом, в котором выражался нежный упрек.
- Mademoiselle Hйlиne или Елена Карловна, если вам угодно! Вы становитесь слишком фамильярны: скоро станете звать меня Аленушкой.
- Hй...lи...ne! -с трепетом в сердце и голосе проговорил молодой человек.
- Егор Петрович, - спокойно отвечала она, смягченная избытком нежности, невольно изменявшей голосу и взорам Адуева.
- Итак? - тоскливо произнес он после долгого молчания.
- Итак! - насмешливо повторила она, живо перебирая клавиши.
- Вы шутите, Елена Карловна.
- Совсем нет! Я стараюсь подделаться под расположение вашего духа и под ваш тон, чтоб угодить вам. Кажется, нельзя требовать большего внимания.
- Если б я не был уверен, что это шутка, то...
- То?..
- Удалился бы давно.
- Ах, это новое! - с колкостью заметила Елена, - я еще не испытала. Чем же, однако, вы недовольны? Я всегда рада свиданию с вами: вы, я думаю, по моим глазам видите это. К вам я внимательнее, нежели к другим; с другими я стараюсь, для приличия, быть только любезной.
- Только из приличия!.. Стараться быть любезной - нельзя, баронесса: это дар неприобретаемый. Кто любезен, - тот - поверьте! - не старается; притом же есть границы истинной любезности, а ваше обращение с князем Каратыжкиным и Збруевым...
- А!.. вот что! так вам не нравится мое обращение с ними? да отчего же? Напротив, вы, кажется, должны радоваться их вниманию ко мне: это живой аттестат моим достоинствам, справедливая дань, как говорят они...
- Слушайте их!
- Что ж? разве не правда? Вы, я думаю, одного мнения с ними: по крайней мере любовь ваша доказывает это.
Адуев закусил губу.
- Но ваша холодность, странное обращение со мной - становятся несносны! - сказал он.
- Не сносите.
- Скажите мне с прежнею искренностью, которой я не вижу в вас более, любите ли вы меня?
- Как это скучно! одно и то же! Ответ вы давно знаете.
- Но с тех пор многое могло перемениться, и переменилось! - Он вздохнул.
И она вздохнула.
- Баронесса, меня никто, никогда не считал ни глупцом, ни ребенком. Ваша насмешка - первая в моей жизни. Еще пять минут подобного разговора - и я...
- И вы?
- Оставлю вас сию минуту и навсегда!
- Как грозно!
Адуев не мог сносить долее насмешливого тона Елены: он вспыхнул.
- Да! удалюсь, постараюсь забыть эту суетную женщину, пред которой я так долго бесплодно пресмыкался! - с гневом и скороговоркою начал говорить Егор Петрович. - Боже! та ли это, пред которой я благоговел, в чистоту чувств которой так слепо веровал, не считал себя достойным счастия обладать ею?.. И вот она! едва успела сказать "люблю" в первый раз в жизни и уже забывает святость своих обещаний, данное обязательство, сбирает дань лести ничтожных волокит!..
- Каких обязательств? разве я ваша невеста?
- Но могу ли требовать вашей руки при этом обращении со мною и с другими, не будучи уверен в вашем чувстве? А своенравие, а капризы - какую будущность готовит мне это?..