— Бесспорно, — согласился Гортон. — Бесспорно. Вы сделаете выводы для себя, как человек, представляющий интересы Латвии на острове… Как долго Пальма будет жить в Лондоне, я, естественно, не знаю, но, если он в Риге откроет филиал своего нацистского журнала, вам следует быть осведомленным о причинах, побудивших его к этому, не так ли?
«Умен, дьявол, — удовлетворенно отметил Петерис, — у него есть чему поучиться — у этого „отставника“. Не я ему должен помочь, а он мне помогает — так его следует понимать… Ай да отставник…»
— Спасибо, генерал, — улыбнулся Петерис, — мне всегда очень приятно встречаться с вами…
— Мы с вами завтракаем, — заметил Гортон, — а не встречаемся. Мясо прожарено великолепно, торопитесь, оно остынет.
* * *
…В этой маленькой радиостудии было полутемно. Джаз-оркестр, с которым выступала Мэри Пейдж, еще не собрался. Только контрабасист осторожно притрагивался к витым струнам. Возле рояля сидел молодой парень и наигрывал тихую мелодию.
Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.
— Ты плохо выглядишь, — сказала Мэри, — замучился в своем журнале?
— Нет.
— Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?
Ян пожал плечами, ничего не ответил.
— Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.
— А почему бы нет?
— Не боишься, что мы станем фашистами?
— Не боюсь.
— Слушай, — спросила Мэри, — зачем ты согласился на все это?
— На что?
— На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления Англо-германского общества?
— Во-первых, — ответил Ян, — ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.
Мэри закурила.
— Правом давать такие советы обладают жены, а я — любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.
— Между прочим, — медленно ответил Ян, — если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.
— Ого! — засмеялась Мэри. — Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?
— Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм — это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо — то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?
— Вены тебе было недостаточно?
— Не совсем.
— По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.
— У тебя неплохая память…
— Иначе я бы не запоминала ноты…
— Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина — это интересная книга…
— Думаешь написать об этом книгу?
— Такая книга пригодится во всех смыслах. — Ян постучал по дереву. — Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?
— А почему нет?
— Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Я завидую поэтам — они быстры на реакцию. Прозаики чрезвычайно медлительны… Серьезные журналисты — тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.
В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.
— Мэри, — сказал пианист. — Давай порепетируем. Через полчаса запись.
— Я готова, — ответила Мэри, — зачем репетировать?
— На всякий случай, — сказал пианист. — Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.
— Пожалуйста, предупреди меня заранее. Когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, — сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.
— Хорошо, — ответил Ян, — я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики.