— Я не совсем понимаю, обергруппенфюрер…
— Было бы очень плохо, если бы вы понимали все мои планы, Штуба, — улыбнулся Гейдрих. — Вы красиво завязали эту операцию, надо ее так же красиво развязать. Зачем пугать Москву тем, что мы знаем их Дориана? А этот Грасс — возьмите от него все и увезите в Голландию…
Зазвонил телефон. Гейдрих поднял трубку.
— Слушаю. Ясно… Пальма… Так я и думал. Спасибо. Проинформируйте об этом Риббентропа… Хотя нет не надо. Я к вам зайду — побеседуем. Лерсту пошлите шифровку: пусть глаз не сводит с этого нашего «друга». И пусть он организует ему интересные встречи, посмотрим, нет ли у латыша связей. А потом, если интересных связей в Бургосе нет, пусть устроит ему поездку на фронт. Ну, об этом позже. Я у вас буду в восемь.
Бургос, 1937, октябрь
Именно в восемь германский военно-воздушный атташе в Бургосе генерал-полковник Кессельринг устраивал прием.
Лерст, улыбающийся, щеголеватый, веселый, подвел к Кессельрингу Яна.
— Генерал, я хочу представить вам нашего друга, военного корреспондента господина Пальма.
— Я читал ваши статьи, они серьезны и объективны…
— Благодарю вас.
— Никто так не ценит объективность, как солдаты…
— Я убежден в этом, генерал.
Лерст и Пальма подошли к следующей группе военных.
Лерст познакомил Яна с генералом Рихтгофеном.
— Рад видеть грозного вождя немецких асов, — сказал Ян.
Рихтгофен вопросительно посмотрел на Лерста.
— Это наш друг, журналист Пальма.
— Очень рад, господин Пальма.
Лерст отвел Яна в глубину зала, к камину. Он задержался на мгновение возле штурмбанфюрера СС Штирлица:
— Дорогой Пальма, познакомьтесь — это мой помощник, он тоже увлекается индийской филологией.
— Хайль Гитлер! — сказал Штирлиц.
Ян, засмеявшись, ответил:
— Хайль король.
Лерст, Пальма и Штирлиц отошли к свободному диванчику, сели рядом. Лакей принес вина и маленькие бутерброды на черном лакированном подносе.
— «Хайль король» — смешно, — заметил Лерст. — Я понимаю преимущества вашей демократии, но у нас это не может прижиться. Мы знали веймарскую демократию, и весь тот период я могу определить одним словом — беспомощность. А национал-социализм — это динамизм, это концентрация промышленной мощи, это ясная цель. Как результат — мы бьем красных и на земле и в воздухе. И я все чаще и чаще задаю себе вопрос: как можно, с вашей прогнившей системой, бороться с коммунизмом?
— Я восхищаюсь динамизмом Гитлера, — ответил Пальма. — Концентрация мощи — это прекрасно. Но рассейте мои сомнения: временами ваша система напоминает сильный спортивный мотоцикл, а наша система — дилижанс. Чем быстрее мотоцикл движется, тем он устойчивее. Победа — это скорость. Ну а если поражение? Мотоцикл упадет набок. Дилижанс просто остановится. Англия напоминает дилижанс. Она пережила много потрясений, она останавливалась, но не падала.
Лерст закурил:
— С мотоциклом — удачно. Если мы — мотоцикл, то останавливаться в ближайшие годы никак не собираемся.
— И потом мы мотоцикл с коляской, — добавил Штирлиц.
Пальма заметил:
— Ну, разве что с коляской — тогда все меняется.
К Лерсту подошел Хаген, хотел что-то сказать ему, но тот перебил:
— Дорогой Пальма, я хочу представить вам моего второго помощника. Он фехтует значительно лучше меня, зовут его Хаген, и он — отменный спортсмен.
— Когда не пьет слишком много пива, — заметил Штирлиц.
— У вас столько помощников, что мне хочется считать вас не секретарем посольства, а по крайней мере послом, — сказал Ян.
— Всему свое время.
— Мы не спешим, — торопливо сказал Хаген. — Знаете, есть прелестная пословица: «Поспешай с промедлением».
— Хорошая пословица, — согласился Ян.
— Господин Лерст, — шепнул Хаген, — пришла срочная корреспонденция из Берлина.