Мы были молоды, а значит, почти бессмертны
Спектры!
И какие сердца наши хранили вопиющие секреты! Чувство было
таинством, любовь Ковчегом Завета. Нам подвластны были и кутежи
и сантименты, мы в объятьях кавалеров стройных были согреты, они
обещали нам дары, сонеты, но исчезали под утро, всегда бесследно.
Мы жили от триумфа до победы, неслись в галактике, завороженные
величием Андромеды, мы познавали себя, ища ответы на вопросы, что
задавала жизнь, даря нам драмы и кастаньеты. Мы были музыкой, нам
нипочем запреты, звучали гулко, словно концерты.
Мы были яркими, сгорали, как кометы: мы, не иначе, хулиганы с нами
доски, гетры, баллоны, кеды.
Мы мизантропы, интроверты. Мы были, как фрегаты, в самом сердце
моря прокляты, без компаса и карты. Нам нипочем учения: ни Библия, ни
псалтырь, каждый сам себе Бог, Мессия и вожатый.
Нас не изображали художники, жадно, не щадя мольберты, о нас не
складывали стихов и псалмов километры, но мы вели себя так вальяжно,
как будто нам поклонялись все земные континенты! Как будто о нас хотели
снять полнометражный фильм киношники и это, непременно, стало бы
Оскороносной лентой!
Мы надирались так, что, смутой властвующие, домой возвращались
лишь к рассвету. Мы были победителями и никогда не занимали мы роль
жертвы, мы никогда не плакали, мы радости внимали всей планеты. Мы
вечно искали то, чего, по сути, нету. Мы были молоды и жили чувством,
что наполняет легкие, а позже становится у виска угрожающим дулом
пистолета.
Нас радовал один лишь лик любимого лица, возможность петь ему сонеты,
один лишь лик все остальные лишь отражения, силуэты. И не было не
переписок, ни лайков, ни интернета, были горящие глаза напротив
и сердца, полные добра и света
Мы были молоды и молодость наша чаша Грааля, из которой нам
посчастливилось испить. И эту силу, в грудь заложенную свыше, никем
не усмирить. Мы, как безумцы, не засыпая, желали ночь разворошить!
Мы жили жадно и благодарили за каждую роль, которую нам довелось
прожить.
Судьба, ты если сможешь, позволь мне службу сослужить: сумей мне
молодость и беспечность, легкость и безупречность в жизни продлить.
Душа, ты выросла, но эту жажду жизни ничем
Не утолить!
Душа, ты, главное, никогда не переставай
Любить!
Единственно верный оракул
Ему говорили (этакая прорва учителей): будь тенью среди теней да бесом
среди чертей, одним из сотен тебе подобных: потакающим согласием,
среди упоенных своим величием речей. Ему говорили: живи для себя
и перестань любить людей. Ему говорили: забей. Будь равнодушным,
пройди мимо просящих, каждый, кто нищ, в существе своем жид и
лицедей. Ему говорили: добивай, если кричат «Добей».
Ему говорили: верь обещаниям властей, не перечь, будь тише и слабей,
тут не жалуют того, кто смакует в талантливое начинание весь кладезь
собственных страстей. Ему говорили: не люби, а обладай и владей. Ему
говорили: ты всего лишь фрегат среди кораблей, ты всего лишь ветвь,
погребенная среди углей,
А не маковое зерно, среди проса.
Ему говорили: не усложняй, ведь все на самом деле просто. Сноси все
унижения того, кто выше тебя ростом, и нравься тем, кто пользуется
спросом, подчиняйся головорезам из девяностых, ведь если ослушаешься,
очнешься с разбитым носом.
Ему говорили: жизнь не райские кущи да не бархатисто-песочный остров,
ты не можешь жить, как в сказке, радуясь, словно подросток; подрасти
и избавься от мечты, что под кожей наростом. Ему говорили: потухни,
как докуренная папироса, ничего не меняй, живи, как живешь, и не
задавайся вопросами; будь тихим и неброским, будь не огнем свечи,
а расплавленным воском, не пробивайся никуда со своим неутомимым
войском.
Идей. И не думай пытливым своим мозгом ни о чем серьезном.
Просто будь никем, незваным гостем в этом мире величественном и
громоздком. Будь никем. Травинкой. Земли горсткой. Льдом промозглым.
Будь кем угодно, только не доминантой и не гостом, да не целься там, где
звезды.
Ему говорили: будь попираемым, а не тем, кто следует вопреки, не зная
преград. Ему говорили: сиди тихо, избегай почестей и наград, как бы ни
старался ты всего лишь выскочка и плагиат, ты всего лишь подобие,
суррогат. Ему говорили: избегай духовных затрат да поклонись в пояс тем,
кто разворовал твой град, потакай и внемли им в такт, а не поклонишься,
ими будешь распят.
Ему говорили: твой друг тебе не друг, твой брат тебе не брат, всяк тебе
подсыпать в кубок яд, только будет рад алчущий мести и расплат,
а не наградить дарами да сладчайшими из цукат. Ему говорили: те, кто
любят лгут, изысканно и в аккурат, ему говорили: священна наша
система да тоталитарный ее аппарат. Ему говорили: коль ты особенный,
иди сюда, превратим в дубликат, и у виска его бьет набат.
От всех этих советов повеситься можно.
Ему говорили: жизнь поле боя испещренный минами Сталинград, и
Он прислушаться бы и рад,
Да только тошно.
Ему говорили, а он знал: сердце его лучший оракул средь лиан, пустынь
да цветущих сакур. И он предпочел быть, а не казаться, и за честь лез
в агонию и драку, и вместо того, чтобы в клетке быть покладистым
попугаем, был вольной, бунтующей птахой, пусть с подбитым крылом и
неминуемым, легким страхом.
Он сам себе был Богом, Буддой ли, Аллахом, и только Он мог знать, что
считать злом, а что благом. Он говорил: «Пусть недолго, но мне летать с
размахом, а у вас сердца полные тлетворного мрака, там ни музыки, ни
звука, ни азарта, ни смака, лишь разруха; ваши туши полны праха, словно
содержимое концентрационного барака.
И вам не смирить безудержный мой сердца порыв под рубахой. Оставьте в
покое, пока я вас с советами вашими не распял на плахе.
Ибо
Только сердце мое единственно верный
Оракул!»