Однако князь Тихон лишь махнул рукой:
Те жёны царёвы, видать, небольшого ума были не сумели государя ублажить-умаслить, а ты у нас вон какая смышлёная! Ежели не станешь на рожон переть, так ведь из тебя такая царица может выйти! С царём породниться не просто честь, а честь великая! Эх, заживём!
Настасья, недолго думая, упала на колени, обхватив отцовы ноги, и заголосила:
Пожалей, батюшка! Не губи, родимый!
Но это не помогло отец упрямо стоял на своём:
Поедешь, и не смей мне боле перечить!
Настасья тут же вскочила и выкрикнула:
Сказала «не поеду» стало быть, не поеду, а приневолишь из дому сбегу!
Князь Тихон от дерзости такой аж засопел, раскраснелся как варёный рак и не сразу нашёл, что ответить. Настасья же, не дожидаясь ответа, выбежала в сени.
Я тебе сбегу! Я тебе так сбегу, что мало не покажется! наконец-то прокричал ей вслед князь Тихон.
После того разговора отец велел Настасью из дома не выпускать, а двум своим холопам приказал постоянно следить за ней, чтоб и впрямь не сбежала. Настасья же заперлась в своей спаленке и лежала уткнувшись в подушку, но не ревела кусала губы и злилась. Когда тётка Лукерья отцова ключница, крепкая как жёлудь баба с круглым скуластым лицом и пухлыми губами постучала в дверь, Настасья поднялась, отперла дверь и снова завалилась в постель.
Настасьюшка Тихоновна, да что ж это ты, голубушка, так убиваешься? успокаивала Лукерья. Батюшка о тебе заботится, а ты ему перечить удумала!
Сказала «никуда не поеду» стало быть, не поеду. Не надобно мне вашей заботы! буркнула Настасья, усевшись на край кровати.
Как это не надобно? Лукерья сложила на груди руки и устремила взор в потолок. Сама посуди: батюшка твой князь, а живём мы под ним, точно сироты. Забрались в эту глухомань, позабыты всеми, позаброшены, а ведь когда-то ваш род подле Великих князей сиживал. А что теперь?
Что?
А то! Лукерья тут же сменила тон и упёрлась руками в тучные бока. Живём на княжьем дворе беднее бедного, порой даже вон с хлеба на воду перебиваемся!
Когда это такое было-то?
Ну пусть не было так завсегда статься может. Вон в этом году как раненько заморозки ударили оттого неурожай случился. Стало быть, зимушка нынче дюже голодная будет.
И раньше такое бывало, да вот только все пока ещё живы-живёхоньки.
Лукерья поджала губы, задумалась и перевела разговор на другое.
Глянь на себя-то: княжья дочь, сказала она на этот раз с укором, а ходишь в поношенном! Разве такие наряды княжьей дочери положено носить?
Настасья насупилась:
В чём привыкла ходить, в том и хожу. Для кого рядиться-то?
Как для кого? Тебе жениха достойного искать надобно кто тебя такую замуж возьмёт?
А тот и возьмёт, кто по-настоящему полюбит!
«Полюбит»! Слыхали вы её? Вон на Дуньку нашу глянь. У неё, помнится, тоже любовь была. Была, да вся вышла теперь вон одна с дитём мыкается. А ведь за неё тогда купец Курицын сватался.
Курицын твой старый и толстый, а ещё жадный без меры! проворчала Настасья. Чем за такого идти, лучше уж в бега податься.
Ну вот и добегалась дура теперь локти кусает.
Дуняша одна из сенных девок князя Тихона, справная, рослая, с милым округлым лицом и пухлыми губами год назад приглянулась богатому соседу князя Тихона Ивану Курицыну. Тот, не посмотрев, что девка сирота, даже сватов прислал. Дуняша, прознав про то, спуталась с каким-то заезжим скоморохом и, не дожидаясь свадьбы, сбежала. Спустя полгода вернулась уже брюхатая, говорила, что полюбовник её в бане угорел до смерти. Теперь Дуняша одна растила крепенького мальчишку и часто говаривала, что о содеянном не жалеет. Правда, Настасья пару раз слышала по ночам, как Дуняша плачет у себя в закутке. О чём она плакала убивалась ли о смерти любимого или жалела, что за купца не пошла, того Настасья не знала, а спросить стеснялась. Курицын с той поры на Дуняшку больше и смотреть не хотел, хотя на княжий двор частенько захаживал.
Жили мы и раньше небогато, проживём и теперь, отогнав сомнения, сказала Настасья. Получается, для того, чтобы мы все тут медовые пряники ели да в бархате ходили, мне одной страдать? Не хочу ради такого за старого хрыча замуж идти!
Не за хрыча, а за царя! То царь, понимаешь? Будешь за ним как за стеной, будут у тебя и наряды, и кушанья сладкие, власть будет, а коли так, глядишь и мы все, холопы ваши верные, заживём по-другому. Ужель совсем не хочешь царицей быть?