Я переделывать свой роман не буду. Никакие похабные сцены вставлять не буду, орудие преступления менять не буду. Интриги всякие ваши закручивать я не намерен! В романе речь идёт совсем о другом. В нём
Ну хорошо, хорошо. Перебил его главред, отхлёбывая кофе из своей чашечки и провожая взглядом ягодицы своей секретарши, принесшей кофе и удаляющейся теперь в приёмную.
Я могу вас понять, Иуда Эукариотович скользнул взглядом по измождённому бородатому лицу писателя, вы, судя по вашему возрасту, воспитывались ещё при советском строе, а в СССР секса, как известно, не было. Ладно, можете не описывать, как главные герои спариваются и всякое такое.
Он вновь приложился к чашечке с горячим чёрным кофе и, поинтересовавшись для проформы, почему «Сергей Михайлович» не пьёт свой кофе, продолжил:
Однако настоятельно порекомендовал бы вам вставить в качестве отдельной линии в роман столь модную сейчас тему пандемии какой-нибудь ужасной бессимптомной болезни, например, атипичной пневмонии или коронавируса, на худой конец.
А это что за чертовщина такая? Спросил, ужаснувшись, Фёдор Михайлович.
Да вы, батенька, совсем, что ли, от жизни отстали? Ей-богу, вы напоминаете мне какого-нибудь Перельмана, который сидит в своей квартире, запершись, и выходит только до ближайшего магазина.
Э-эй, китайцы, коронавирус. Он пощёлкал пальцами, размахивая рукой перед лицом Достоевского. Болезнь, пандемия, люди мрут как мухи.
Говоря по чести, не слышал, пробормотал Фёдор Михайлович, я телевизор особо стараюсь не смотреть. Да он у меня и отключен почти всё время денег нет за кабельное телевидение заплатить.
Словно не слушая его, главред, взор которого загорелся дьявольским огнём, продолжил: