Урок третий. Мозг надо выключать, тихо проговорил Котан, он только мешает телу делать то, чему учили. А для того есть дорогая нам всем мариванна. Ну что, давай?
Он сбросил шлепанцы, коснулся ладонями узкого бортика и взлетел над серой, нагретой за день крышей. Развел ноги, перенес вес на правую руку, поднял левую Котан плыл над вечерним городом диковинным растопыренным знаком, рисовался темным силуэтом на оранжевом небе.
Теперь ты.
Славик кивнул. Это ничего, что дома спичаг не вытягивался, а пять этажей адская, тошнотворная высота Нужно просто отключить мозг. Он уперся руками в бортик, подал плечи вперед, закрыл глаза и стал тянуться, расти к близкому небу, целясь в него оторвавшимися от опоры пятками. Был как сломанное дерево, которое становится целым, прямым и сильным, если прокрутить запись обратно. Как дерево со слабыми, ломкими, потерявшими почву корнями Как дерево, которое летит с обрыва в далекую, призывную пустоту.
*
Крыша больно ударила в бок, в голову, расплющила, сверху бухнулось что-то пружинное, теплое. Славик увидел совсем близко смуглое лицо: синие глаза горят безумным веселым огнем, брови хмурятся.
Котан откатился, сел рядом:
Ты дебил, что ли? Еле тебя поймал! и вдруг затрясся от смеха.
Славик кивнул, потянулся и тронул, наконец, худую горячую щеку.
Я тебя люблю.
Лицо Котана пошло рябью, сморщилось:
Вот Гейропа конченая! он поднялся, злобно зыркнул сверху вниз. Я думал, реально учиться хочешь Ненавижу пидарасов. Максимов ваш туда же: про душу, про смысл, а сам за жопу трогает. Короче, сгинь, Сла-авик, и чтоб я тебя больше не видел. Ты понял, с-сука?
Котан небольно пнул его в бедро босой ногой, обулся и пошел с крыши прочь, дергая худыми плечами. А Славик долго еще лежал и смотрел, как на розовое небо наползает вечерняя хищная тень, воруя у предметов формы, приглушая звуки, поедая цвета.
*
Котаненко отработал выпускной, подписал контракт с немцами и пропал. Говорили, у себя в Днестровске накурился как-то и на спор с пацанами полез на ГРЭСовский мост «одну руку стоять»1. То ли перила не выдержали, то ли кто задел, только Котан слетел, да не в воду, а на твердое. Пришел неудачно, ладонью внутрь. А с калеченым запястьем какой эквилибр
Слава перевелся с хореографии на цирковые жанры, выпустился с номером Максимова. Уже шесть лет живет в Париже, работает в «Лидо». Варьете оплачивает квартирку в тринадцатом округе, на проспекте Иври, где полно китайских ресторанов. Недавно приезжала мама, ужасно гордилась, на шоу даже плакала.
Максимовский номер идет на ура, и на афишах «Лидо» в этом году его, Славы, летящий силуэт: стоит на одной руке на краю парижской крыши, утыканной смешными короткими трубами. Где-то внизу маячит надоевшая ажурная башня. И розовые облака щекочут голые, обращенные к небу пятки.
Лада Щербакова
Трындец
Толик, привет, это я. Что делаешь? Презентацию к встрече? Слушай, а приехать можешь? Хреново мне, понимаешь. Да-да, полный трындец. Ну да, опять. Можешь? Ой, спасибо огромное, и выпить что-нибудь захвати покрепче, ладно? Ну, рому там или виски. Не, вина не надо, от него одна маета, мне бы забыться и в омут. Ладно, ладно, дождусь, без тебя прыгать не буду!
Все Юлькины «трындецы» как две капли воды походили друг на друга: они, как правило, были «чертовски обаятельны», «возбуждающе умны», «невероятно богаты» и в большинстве случаев имели старую, страшную и постылую жену. Все жены при этом были почему-то неизлечимо больны, поэтому бросить их и жениться на Юльке ее избранникам не позволяло врожденное благородство. Все «трындецы» проходили один и тот же цикл волшебного преображения из того самого принца в редкостного козла. Разница была только в скорости превращения. Поначалу все как один пылали безумной страстью, катали счастливую Юльку на белом, черном или красном коне, кормили в изысканных ресторанах и даже брали с собой на международные рыцарские турниры по гольфу. А потом мгновенно сливались при первой попытке загнать их благородные порывы в рамки простых человеческих отношений. «Давай я куплю тебе зубную щетку!» предлагала Юлька и наблюдала мелькающие пятки очередного мужчины своей мечты. «Может быть, в выходные сходим в кино?» спрашивала она. В тот же момент принц начинал поспешно натягивать штаны, спасая свои зажатые в тисках семейных уз жизненно важные органы. Избранник срывался с места со скоростью испуганного оленя, разглядевшего сквозь кусты нацеленное на него дуло. Он прыгал на припаркованного неподалеку коня и навсегда растворялся в дорожной пыли. На память Юльке обычно оставались забытые впопыхах носки (иногда без пары) и новый убедительный аргумент в пользу никчемности и полной деградации всего мужского рода.