я убедил ее, что единственной причиной, по которой я вырвался из спячки, в которую сам же и погрузился, является наше затруднительное финансовое положение.
— Так вчем жедело?
Он внушительно пожал плечами.
— В скуке. Бездельничать на словах — это одно, на практике — совсем другое. Четыре года, свободных от работы —звучитпривлекательно. Но вообрази четыре года однообразия. Четыре года застоя. — Он испустил оглушительный вздох. — Я устал, сынок... устал от отдыха.
Я изучал его, словно ключевое вещественное доказательство на суде, который может повернуться в любую сторону.
— Если вы говорите о таких адвокатах, как Мэлоун и Донован, — заметил я, — то это «небольшое дельце», должно быть, весьма крупное.
Серые глаза сверкнули, он походил на огромного морщинистого карлика.
— Достаточно большое, чтобы вытеснить с первых страниц газет дело маленького Линдберга, которое ты расследуешь.
По спине у меня пробежал холодок, и совсем не от вентиляторов под потолком.
Наклонившись вперед, я проговорил:
— Шутите?.. Неужели делоМэсси?
Полуулыбка сменилась полным, во весь рост оскалом. Он выглядел не так, как я помнил его с детства: верхняя вставная челюсть была намного лучше его настоящих зубов.
— Я никогда не был в Гонолулу, — объявил он так, будто мы обсуждали содержание брошюры бюро путешествий, а не скандальное уголовное дело. — Никогда не был в той части Тихого океана. Говорят, она обладает особым очарованием.
Судя по тому, что я читал, в деле Мэсси не было ничего очаровательного. Талия Мэсси, жена морского лейтенанта, расквартированного в Перл-Харборе, была похищена и изнасилована, она указала на пятерых «туземцев» как на своих мучителей, мужчины были арестованы... но присяжные так и не пришли к единому мнению, предполагалось повторное слушание.
Мать Талии Мэсси, миссис Фортескью — она играла роль матроны в местном обществе, — вместе со своим зятем Томасом Мэсси устроила похищение одного из подозреваемых, надеясь заставить его признаться. Но, находясь у них «в заключении», он был убит, застрелен, и теперь миссис Фортескью, лейтенант Томас Мэсси и два матроса, которых они сговорили помочь в этом сомнительном предприятии, должны предстать перед судом по обвинению в убийстве. Похищение сына Линдберга действительно уже было вытеснено с первых страниц бульварных газет смесью секса, насилия и расовых столкновений, куда как нельзя лучше вписалось и дело Мэсси. Газеты Херста сообщили о том, что за год на Гавайях происходит до сорока изнасилований белых женщин, и нарисовали картину «плачевной» ситуации в «Тихоокеанском саду» Америки. Добропорядочные граждане всей страны всколыхнулись из-за рассказов о бандах туземных выродков, которые сидят в кустах и только и ждут момента, чтобы выскочить и наброситься на белую женщину. Передовицы призывали власти принять решительные меры, чтобы обуздать преступления на сексуальной почве. Заголовки кричали о «тигеле зла» и навесили на Гавайи ярлык «дремлющего вулкана расовой ненависти». В новостях из Вашингтона сообщалось о слушаниях в Конгрессе и о переговорах в Белом доме относительно судебного законодательства.
И великолепный случай для Кларенса Дэрроу не замедлил явиться.
Покачав головой, я сказал:
— Опять защищаете богатых, К. Д.? Стыдно.
От смешка его впалая грудь дрогнула.
— Твой отец разочаровался бы во мне.
— Он не возражал, когда вы представляли Леба и Леопольда.
— Разумеется, нет. Он тоже выступал против капитала.
«За одним исключением», — подумал я.
Его улыбка исчезла. Он пристально смотрел в запотевший стакан с водой, словно это было окно в прошлое.
— Твой отец так и не простил мне то, что, выступая от имени шахтеров, анархистов, негров и профсоюзных деятелей, я не гнушался клиентами...