Чудик же клацнул зубами от избытка чувств, разразился пулеметной очередью щелчков и вдруг со странной ухмылкой повернулся к Ларенчуку.
Одного добил. Петенька, если бы ты знал, мой хороший, мой спаситель, мой дорогой друг если бы только знал, милый мой, как их там много. Как мне не хватает, поверь, как мне необходимы настоящие друзья. Посмотри ты видишь, сколько их тут?
Оторопевший Петенька не нашел ничего лучше, как поскорее допить пиво и кивнул, отдуваясь и утираясь.
Да кивнул он, мужественно подавив отрыжку их очень много. А кого?
Завистников. Троллей. Клакеров. Агентов иностранных разведок, готовых на все, чтобы уничтожить Россию, а главное разгромить русский язык. Мы с тобой если, конечно, ты мне друг, а не случайный собутыльник встанем плечом к плечу на пути этих бешеных собак на дорого этого проклятого бешеного собачника и не дадим разрушить наше все. Нашу поэзию.
Тут бы слинять потихонечку Петру Ларенчуку, исчезнуть бы, сославшись на работу, семерых по лавкам и жену с занесенной для воспитательных целей сковородой. Но Пуськов обладал какой-то нездоровой харизмой, каким -то странным влиянием на ослабленный похмельем организм и Ларенчук сидел на диване в мятых штанах и несвежей футболке, с тоской предощущая приближение второй волны похмелья. Сил удрать не было. Оглушенный весельем мозг отказывался принимать информацию. Но это не интересовало Пуськова он продолжал вещать, умудряясь регулярно поглядывать в монитор.
Ты что думаешь, мой новый, но верный я не смею в этом сомневаться друг? Ты думаешь, что все так тихо, все таки шито-крыто? Ну нет, ни в коем случае. Идет страшная борьба борьба за души. Мы, светлые поэты, ежесекундно испытываем мощнейшее давление со стороны темных сил.
Вот это Ларенчук вдруг ощутил на себе темные силы поднялись откуда-то из глубины тошнотой, и комната вместе с велеречивым хозяином покачнулась вбок.
И поэтому нам, посланцам Золотого Века поэзии нужно держаться вместе. Нужно быть готовым к самым гнусным обвинениям, самым подлым подставам, самым грязным оскорблениям на самые великие стихи, по которым я не побоюсь этого слова наши дети будут учить историю.
Ларенчук хотел было возразить, что, по идее, дети должны учить историю по учебникам истории, но уж больно значительно смотрелся поэт в розовой рубашке и ядовито-зеленым галстуком. Цвета, бросаясь в глаза, словно предупреждали осторожно, животное опасно. Ларенчук знал из передачи, что самые опасные твари природы так предупреждают потенциальных агрессоров.
К тому же темные силы все сильнее покачивали мир и требовали продолжения банкета.
Пуськов же тем временем, оттолкнувшись ногой, прокатился через комнату на кресле к хорошему, старому, надежному, довоенному серванту, вытащил из его недр светло-коричневый футляр, из него электробритву цвета слоновой кости, легким движеним ступни направил кресло обратно к компьютеру и, нащелкивая по клаве одной рукой, другой стал немилосердно размазывать и сдвигать кожу щек.
Простите, Михаил
Просто Миша. Без официоза, мой друг
Миша. Мишенька. Мне плохо, Мишенька, мне очень плохо
Ларенчук хотел добавить, что мало одной кружки пива больному человеку, очень мало, но не успел.
На кухне в холодильнике невнятно, потому что брил подбородок, сообщил Михаил. И пожрать что-нибудь погрей.
Ларенчук, уже направившийся к кухне, слегка помедлил, удивленный мгновенной сменой тона от возвышенного до приказного, но, решив, что у поэтов все не так решил не обращать внимания. Тем более что странностей за прошедшее время хватало с лихвой.
Петр осторожно покосился на знаменитость еще не хватало попасть к этому товарищу в служанки но, решив не отказываться от дармовой еды и, наверняка выпивки, от которых люди в его положении отказываться не должны. Знаменитость же, похоже, отдав команду, напрочь забыла о самом присутствии Петра. Пуськов сидел, опять впившись в монитор красными слезящимися глазами и бормотал что-то про себя, бормотал. Ларенчуку стало жутко. Ему вдруг показалось, что рядом с ним находится совершенно больной человек, который не в состоянии отвечать за свои действия. И спорить, конечно, с таким опасным соседом не приходилось.
Холодильник кошмар холостяцкой жизни Ларенчука возвышался в углу кухни серебристым айсбергом. Такие вещи всегда вызывали у Петра странные ощущение одновременно робости и вожделения. Он боялся даже приблизиться к этому страшному монстру, не то чтобы открыть его и что-то приготовить. Не надо смеяться, дорогой читатель. Это для вас. Волков, выросших в городских джунглях, впитавших в себя с молоком матери азарт борьбы, это кажется смешным. Для Ларенчука же это было проблемой номер один. Он боялся не самого холодильника, не надо представлять его таким уж дикарем нет, он боялся, смертельно боялся его содержимого. Там по его мысли, должны были находиться самые страшные, дорогие и вкусные яства, которые только может представить себе человек.