Но не все ли равно, каков он сам. Ведь вданномслучае важно
лишь, чтоб он не выдал тайны, но он и не может ее выдать, так как он ее даже
не знает.
Ян с удивлением повернулся к брату.
-- О,--продолжал скроткойулыбкой Корнель, --главный инспектор
плотин ведь тоже политик,воспитанный в школе Яна. Я тебе повторяю, что ван
Берле не знает ни содержания, ни значения доверенного ему пакета.
-- Тогда поспешим, -- воскликнул Ян: -- покаеще не поздно, дадимему
распоряжение сжечь пакет.
-- С кем же мы пошлем это распоряжение?
-- С моим слугой Кракэ, который должен былсопровождатьнас верхом на
лошади.Онвместесомной пришелв тюрьму, чтобыпомочьтебесойти с
лестницы.
-- Подумай хорошенько, прежде чем сжечь эти славные документы.
-- Я думаю, чтораньше всего,мой славный Корнель, необходимо братьям
де Витт спасти свою жизнь для того,чтобы спасти затем свою репутацию. Если
мы умрем, кто защитит нас, Корнель? Кто сможет хотя бы понять нас?
-- Так ты думаешь, что они убьют пас, если найдут эти бумаги?
Не отвечая брату, Ян протянул руку по направлению к площади Бюйтенгофа,
откуда до них донеслись яростные крики.
-- Да, да,-- сказал Корнель, -- я хорошо слышу эти крики, ночто они
значат?
Ян распахнул окно.
-- Смерть предателям! -- вопила толпа.
-- Теперь ты слышишь, Корнель?
-- И это мы -- предатели? --сказал заключенный, подняв глаза к небу и
пожимая плечами.
-- Да, это мы, -- повторил Ян де Витт.
-- Где Кракэ?
-- Вероятно, за дверью камеры.
-- Так позови его.
Ян открыл дверь и позвал верного слугу:
-- Войдите, Кракэ, и запомните хорошенько, что вам скажет мой брат.
--О нет,Ян, словесногораспоряжения недостаточно, к несчастью, мне
необходимо написать его.
-- Почему же?
-- Потому что ван Берле никомуне отдасти не сожжет пакета без моего
точного приказа.
-- Но сможешь ли ты, дорогой друг, писать? --спросилЯн, взглянув на
опаленные и изувеченные руки несчастного.
-- О, были бы только чернила и перо!
-- Вот, по крайней мере, карандаш.
-- Нет ли у тебя бумаги? Мне ничего не оставили.
-- А вот библия, оторви первую страницу.
-- Хорошо.
-- Но твой почерк сейчас будет неразборчив.
--Пустяки,--сказалКорнель, взглянув набрата,--эти пальцы,
вынесшие огонь палача,и этаволя, победившаяболь,объединятся водном
общем усилии, и не бойся, брат, строчки будут безукоризненно ровные.
И действительно, Корнель взял карандаш и стал писать.
Тогда сталозаметно,как, от давления израненных пальцев на карандаш,
на повязке выступили капли крови.
На висках великого пенсионария выступил пот.