Нейромантик - Уильям Гибсон

Часть первая. Блюз Тиба-сити

1

Небо над портом было цвета экрана телевизора, настроенного на пустой канал.

Проталкиваясь через толпу перед дверями "Чата", Кейс услышал, как кто-то сказал:

– Не то, чтобы мне все это нравилось. Просто мой организм уже привык к тому, что я в него вкачиваю.

Голос, похоже, принадлежал человеку из Мурашовника, и шутка явно тоже происходила оттуда. "Чатсубо" – бар для профессиональных иммигрантов, сбежавших из своей страны; здесь можно выпивать неделями, не услышав и пары слов на японском.

Заправлял этим баром Рац.

Сейчас он наполнял пивом "Кайрин" бокалы на подносах, и его протез на месте отсутствующей руки монотонно щелкал и подергивался. Рац заметил Кейса и улыбнулся ему, ощерив ряд уже порядком подпорченных ржавчиной стальных зубов восточноевропейской работы. Кейс разыскал себе место за стойкой, между неприглядным загаром одной из шлюх Лонни Зона и чистенькой униформой высокого африканца, чьи щеки украшали ровные ряды ритуальных шрамов.

– Сразу после открытия заходил Вейдж с двумя своими парнями, – сказал Рац Кейсу, подавая ему здоровой рукой через стойку бокал с пивом. – У тебя с ним какие-то дела, Кейс?

Кейс пожал плечами. Девчонка, сидевшая справа, прыснула смехом и слегка подтолкнула его локтем в бок.

Улыбка бармена стала еще шире. Уродство хозяина "Чата" породило немало легенд. В возрасте, еще допускающем наличие привлекательных черт, полное отсутствие таковых придавало Рацу вид почти геральдический. Антикварная рука хозяина заведения, когда он потянулся за очередной кружкой, издала ноющий звук. Протез был армейский, русского производства: многофункционный манипулятор с усилителем и обратной связью, с неряшливым покрытием из розового пластика.

– Ты артист, герр Кейс, лучше не скажешь, – Рац хрюкнул – этот звук заменял ему смех – и почесал розовой клешней пузо, туго обтянутое белой майкой. – Артист полукомического жанра.

– Точно, – сказал Кейс и отхлебнул пива. – Кто-то же у тебя здесь должен хохмить. И уж, конечно, не ты.

Хихиканье девчонки стало выше на целую октаву.

– К тебе это тоже относится, сестренка. Линяй отсюда, ага? Зон – один из моих друзей.

Девушка посмотрела Кейсу в глаза и издала влажный всасывающий звук, набирая слюну; ее губы недвусмысленно шевельнулись. Но ничего не произошло. Она молча встала и отошла в сторону.

– Господи, – вздохнул Кейс, – что за отребье у тебя здесь ошивается? Нельзя человеку выпить спокойно.

– Ха, – сказал Рац, протирая тряпкой исцарапанную стойку. – Зон платит за своих девок. И я позволяю им здесь заниматься своей работой. Пусть развлекают клиентов.

Кейс поднял бокал с пивом, и тут вдруг наступил странный миг безмолвия, как будто в сотне независимых друг от друга разговоров одновременно наступила пауза, перерыв. В тишине снова звонко и истерично прозвучал смешок шлюшки.

Рац хрюкнул.

– Ангел пролетел.

– Китайский, – промычал, обращаясь к Кейсу, пьяный австралиец. – Ох уж эти чертовы китайцы... Однако изобрели сращивание нервов... А я вот всегда готов на любую нервную работенку... Имей в виду, приятель.

– Ну вот, – сказал Кейс своему бокалу, и вся накопленная за последние дни горечь внезапно поднялась в нем, подобно волне желчи, – у меня и без того все так дерьмово...

Японцы уже успели забыть о нейрохирургии больше, чем китайцы когда-либо знали. Подпольные клиники Тибы слыли самыми передовыми, их техническое обеспечение от месяца к месяцу улучшалось, но даже здесь было невозможно устранить те повреждения нервной системы, которые Кейс получил в отеле "Мемфис".

Прошел уже целый год, а он все еще грезил инфопространством, хотя от ночи к ночи его мечты блекли. Кейс набрал отличный темп, научился лавировать и срезать углы жизни Ночного Города, но все еще видел во сне Матрицу, сверкающие перекрестья логических взаимосвязей, раскинувшиеся в бесцветной и безграничной пустоте...

Дом и Мурашовник остались далеко за Тихим океаном, дорога обратно стала казаться сложной и маловероятной, и теперь он далеко уже не человек-терминал и не ковбой инфопространства, не то, что прежде. Заурядный делец, старающийся забраться чуть выше остальных и заработать свое. Но сны посещали его в японских гостиницах подобно видениям вуду, и он кричал и кричал во сне и просыпался в темноте, один, скрючившись на гостиничной койке, словно в гробу [2]; его руки впивались в матрас, и мягкий пластик выпирал между пальцами, старающимися дотянуться до клавиатуры, которой здесь не было.

– Вчера вечером я видел твою подругу, – сообщил Кейсу Рац, передавая ему следующую порцию пива.

– У меня, однако, нет ни одной, – сказал ему Кейс и отпил из бокала.

– Мисс Линду Ли.

Кейс покачал головой.

– Нет девушки? Нет ничего? Только делишки? Только биз', мой друг-артист? Вся жизнь посвящена коммерции?

Маленькие глазки бармена, гнездившиеся в глубине складок морщинистой плоти, буравили лицо Кейса.

– Скажу тебе откровенно, в ее компании ты мне нравишься больше. С ней ты чаще улыбаешься. А при нынешней-то жизни через пару-тройку недель ты в своей хмурости достигнешь наконец вершин артистизма и тебя разберут на запчасти в какой-нибудь клинике.

– Ты просто разбиваешь мне сердце, Рац.

Кейс допил пиво, расплатился и направился к двери, сутуля узкие плечи под вылинявшим от дождей нейлоном ветровки цвета хаки. Прокладывая себе путь сквозь нинсейские толпы, он чувствовал запах собственного застоявшегося пота.

Кейсу было двадцать четыре. В двадцать два он еще был ковбоем, пронырой, одним из самых лучших во всем Мурашовнике. Его натаскивали самые классные спецы – Мак-Кой Поули и Бобби Квин, легенды биза. Кейс работал, по уши купаясь в адреналине, продукт и молодости и сноровки, подключенный к переходнику инфопространства, трансформирующего его бестелесную сознательную сущность в череду согласованных галлюцинаций, из которых и образовывалась Матрица. Вор, он работал на других, более богатых воров, работодателей, занимающихся разработкой экзотических программных продуктов – программ для проникновения сквозь блистающие заграждения защитных систем корпораций и отпирания дверей к богатейшим информационным полям.

Он сделал классическую ошибку – из тех, о которых клялся, что никогда такой не совершит. Он украл у своих хозяев. Придержал кое– что для себя и попытался переправить за кордон, в Амстердам. До сих пор Кейс не мог понять, как же его засекли, хотя теперь это уже не имело значения. Кейс ждал смерти, но ему только приветливо улыбались.

Конечно, они всегда будут рады его видеть, но только как человека со стороны, с деньгами. Которых у него теперь не будет. Потому что – улыбка не сходила с их уст – они сделают так, что он уже никогда не сможет работать так, как работал.

А затем они повредили его нервную систему русским боевым микотоксином. [3]

Привязанный к кровати в отеле "Мемфис", он галлюцинировал тридцать часов подряд, а его талант выгорал из него микрон за микроном.

Повреждение, нанесенное ему, было минимальным, неуловимым и абсолютно эффективным.