У него уже голова кругом пошла. - Да еще не поднимая при этом шума?
- Эта лаборатория, - Тагека учтивым жестом обвел все это сверкание вокруг них, - к услугам моих досточтимых друзей. К тому же не мешает проявить некоторую изобретательность и провести кой-какие опыты в других местах. Мне нужны всего лишь грамотно сделанные тканевые срезы, окрашенные в соответствии с моими указаниями.
- Но я не могу затребовать в лаборатории павианов и лошадей, - сказал Мэнникон, снова обливаясь потом.
- Я полагал, что все это будет предпринято в частном порядке, - ледяным тоном процедил Тагека, глядя на Крокетта.
- Разумеется, - подтвердил тот.
- Но где мы возьмем деньги? Господи помилуй, желтогрудые павианы! воскликнул Мэнникон.
- Я всего лишь патолог, - сказал Тагека, прихлебывая херес.
- Это я беру на себя, - сказал Крокетт.
- Вам легко брать это на себя, - сказал Мэнникон, чуть не плача. - У вас фирмы по всему земному шару разбросаны. Лихтенштейн, Искья... А я получаю семь тысяч восемьсот долларов...
- Мы знаем, сколько ты получаешь, коллега, - перебил Тагека. - Я покрою твою долю предварительных расходов вместе со своей.
Мэнникон едва не задохнулся от благодарности. Теперь он не сомневался, что имеет дело со стоящими людьми.
- Просто не знаю, что и сказать... - начал он.
- Тебе и не надо ничего говорить, - успокоил его Тагека. - В счет частичного возмещения вложенных средств я возьму себе исключительные права распоряжаться твоей долей по всей Северной Европе выше линии, соединяющей Лондон с Берлином.
- Да, сэр, - сказал Мэнникон. Он хотел сказать что-то еще, но вышло только "Да, сэр".
- Полагаю, на сегодня достаточно, коллеги, - заключил Тагека. - Я вас не тороплю, но мне надо немного поработать перед сном.
Он вежливо выставил Крокетта и Мэнникона из лаборатории. Они услышали, как за ними замкнулась дверь.
- Восточная натура, - сказал Крокетт. - Вечно что-то подозревает.
Девица в розовато-лиловых брюках по-прежнему лежала на диване. Глаза ее были широко раскрыты, но уже ничего не видели.
"Несомненно, - подумал Мэнникон, бросая последний алчный взгляд на девицу, - мы живем в век специализации".
Недели помчались как в кошмаре. Мэнникон проводил дни в детергентах и растворителях, строча отчеты о мифических экспериментах в доказательство того, что он оправдывает свое жалованье и верно служит интересам Фогеля Паульсона. Ночи же проходили в лаборатории Тагеки Ки. Мэнникон сократил время сна до трех часов. Эксперименты шли своим чередом. Было закуплено пятьсот желтых мышей. Желтая афганская борзая с великолепной родословной, купленная за большие деньги, продержалась не более часа, приняв несколько капель раствора Мэнникона вместе с миской молока, тогда как черно-белая дворняжка, за три доллара избавленная от гибели на живодерне, бодро тявкала и через два дня после того, как разделила трапезу с борзой. Уснувшие золотые рыбки сотнями валялись в холодильниках Тагеки, а желтогрудый павиан, продемонстрировав глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и безудержное стремление загрызть Мэнникона, упокоился через десять минут после соприкосновения с предварительно разбавленным для этой цели раствором.
Между тем дома у Мэнникона сложилась ситуация весьма неожиданная. Его ночные отлучки стали раздражать миссис Мэнникон. Он ничего не мог сказать ей о своих делах, только сообщил, что работает с Крокеттом и Тагекой. Из-за этих законов о разделе имущества Мэнникон собирался потребовать развода до того, как фирма начнет приносить доход.
- Что вы там ищете каждую ночь? - допытывалась миссис Мэнникон. - Конец радуги, что ли?
"Еще и этот крест нести, - подумал Мэнникон. - Но теперь уже недолго".