Лиля спускалась сверху, и мы сопровождали ее в магазин или на рынок. Мы шли сзади и несли сумки. Она проходила через двор, где Валя со второго этажа как раз в это время играл в хоккей.
Он останавливался, махал клюшкой и обязательно какнибудь нас с Владиком называл. То "почетным эскортом", то "музыкальным сопровождением", то "прилипалами"...
Встречая нас в подъезде, он каждый раз спрашивал:
- Ну что? Заступили?..
Я все терпел. Я ждал двадцать девятое февраля!..
Один лектор, которого я слышал в парке культуры и отдыха, говорил, что если мальчишка моего возраста влюбится, то обязательно таскает за косы девочку, в которую он влюблен, или даже бьет ее.
Мне вовсе не хотелось таскать Лилю Тарасову за косы.
Тем более, что кос у нее вообще не было. Мне очень хотелось пойти с ней на каток. И я ждал...
Однажды, спустившись сверху, Лиля сказала:
- А не кажется ли вам, что здесь, в подъезде, должен остаться кто-то один?
- Кто?! - спросил я.
- Вы должны решить это в честном бою. Как мужчины!
Владик подошел и стукнул меня по носу...
В один миг Лиля взлетела на второй этаж и закричала:
- Валя! Разними их! Они же убьют друг друга!
Валя неторопливо спустился, увидел мой нос и сказал:
- Ну вот, Лиля, из-за тебя уже пролилась кровь!
Рн посмотрел на нее не то с уважением, не то даже както еще серьезнее...
Мой платок был в крови. Но я не замечал ни крови, ни боли, потому что все это -произошло в субботу, двадцать восьмого февраля.
Вечером я позвонил Лиле Тарасовой и сказал:
- Сегодня двадцать восьмое! Значит, завтра двадцать девятое... Мы с тобой идем на каток!
- Ты ошибся, - ответила Лиля. - Завтра - цервое марта!
Я забыл... Я совсем забыл, что год этот не високосный и
что нет в этом году двадцать девятого февраля.
- Я тоже забыла, - сказала Лиля. И рассмеялась.
- Ну и что же?.. Но ведь завтра все равно воскресенье! - сказал я. Двадцать девятое февраля или первое марта - какая же разница?
- Очень большая! - сказала Лиля. - Первое марта у меня уже занято. Я обещала пойти на каток...
- Кому? - перебил я.
В ответ она опять рассмеялась. А я, к сожалению, не смог ей ответить тем же.
На следующий день утром я спрятался за углом Лилиного дома и стал наблюдать.
Было холодно. Но мне было жарко...
Она вышла на улицу вместе с Валей, который жил на втором этаже.
Я так и думал! Он держал в руках две пары коньков - ее и свои. И смотрел на нее так же, как и вчера: не то с уважением, не то как-то иначе... А она улыбалась.
В ту минуту я понял, что любить нужно только того человека, который достоин любви!
Я понял это очень ясно и твердо... Но мне от этого было ничуть не легче.
Я пришел к студенту-геологу Юре и сказал:
- Ты просил, чтобы я... когда будет очень и очень трудно...
- Все то же самое?
- Да...
- Перестань! Это даже смешно. В твоем возрасте? Несерьезно!
Но это было серьезно. Так серьезно, что на следующий день я опять схватил двойку. И не потому, что не выучил урока, а потому, что ни о чем другом не мог думать. Одним словом, плохо соображал...
5. Как ваше здоровье?
Бабушка считала моего папу неудачником. Она не заявляла об этом прямо. Но время от времени ставила нас в известность о том, что все папины товарищи по институту стали, как назло, главными врачами, профессорами или в крайнем случае кандидатами медицинских наук. Бабушка всегда так громко радовалась успехам папиных друзей, что после этого в квартире становилось тихо и грустно. Мы понимали, что папа был "отстающим"...
- Хотя все они когда-то приходили к тебе за советами.
Ты им подсказывал на экзаменах! - воскликнула как-то бабушка.
- Они и сейчас приносят ему свои диссертации, - тихо сказала мама, не то гордясь папой, не то в чем-то его упрекая. - Они получают творческие отпуска для создания научных трудов! А он и в обычный отпуск уже три года не может собраться.