- Или что-нибудь вроде этого.
Ну, я в ответ говорю, что верю в него, - на душе у папы сразу становится легче, и он перестает петь.
Днем я сообщаю бабушке:
- Надо узнать, как у Женьки дела с геометрией! - набираю номер больницы и, когда папа подходит, спрашиваю: - Ну, как? Ты решил задачу?
Папа сразу меня понимает. Мы с ним вообще понимаем друг друга.
И когда вечером он приходит домой, я по его лицу точно угадываю - есть осложнения или нет, очень высокая температура или не очень...
Но однажды папино лицо было таким, что я ничего не понял. Папа был не грустным и не веселым. Он был никаким. И походка была чужая. Верней сказать, и походки тоже никакой не было... Я испугался.
- Что-нибудь случилось? - прошептал я.
- Он умер, - ответил папа.
- Кто?!
- Егоров... Иван Павлович.
Раньше я про Егорова ничего не слышал. И утром в тот день папа не волновался, не пел. Правда, мама с бабушкой уехали на три дня за город. Но все равно - я бы почувствовал!
- А сколько ему было лет?
- Ну да... Это - первый вопрос в таких случаях. Какая разница, сколько лет! Он должен был жить.
- А что у него было... такое?
- Ничего особенного. В том-то и дело, что ничего особенного! Операция прошла хорошо. А потом... Как бы тебе объяснить? Образовался маленький сгусточек крови...
Тромб.
- Значит, ты не виноват? - Папа взглянул на меня. - То есть, я не это хотел сказать. Но ведь ты все сделал правильно!
- Он умер! А позавчера ко мне его мать приходила...
Ты понимаешь?
- Значит, он молодой?
- Пятьдесят семь лет.
- И... мать?
- Ей семьдесят восемь. Но быстрая и глаза не усталые...
"Хорошо, - говорит, - что жена Ванина в санатории, а дети ихние в других городах. А то испугались бы, когда ночью этот приступ случился!" А я еще пошутил... "Болезнь, - говорю, - на приступ пошла не страшная. Мы отобьемся!"
- Она уже знает?
- Я сказал ей, что операция будет дней через пять. Так меня Егоров просил. Чтобы не волновалась...
"Иван Павлович все-таки позаботился о наркозе для своей матери", подумал я. И спросил:
- Что ж теперь будет?
- Теперь я пойду к ней. И сам все скажу.
- Я тоже пойду!
- Идем. Это недалеко. Во дворе кинотеатра "Заря"...
Она мне сказала: "Когда Ваня придет домой, и вы приходите!.."
Я взял папу под руку. И повел его. Он не удивлялся, не вырвался. Я, значит, был ему нужен! Или ему просто было тогда все равно.
- Она мне рассказывала о нем. Матери почти всегда делают это, Чтоб я полюбил их детей - и старался...
Папа говорил о Егорове так, будто тот приблизительно был в моем возрасте, а мать его была в возрасте моей мамы.
- Больше всего на свете матери боятся пережить детей своих, - сказал папа. - Они верят, что мы, врачи, этого не допустим. А тут, видишь,, как получилось...
Я шел и думал: "Почему маленький сгусточек крови оказывается сильней всех на свете?"
"Почему жизнь человека должна зависеть от какого-то тоненького сосудика? - рассуждаю я часто. - Почему?!" Когда я поделился этими мыслями с папой, он ответил:
- Мы вот и стараемся, чтоб не зависела!
Папа очень старается. Это я знаю...
- Скажи, пожалуйста... ты мог это предвидеть?
- Врач должен предвидеть все, - сердито ответил он.
И все-таки я снова задал вопрос:
- А сделать так, чтобы этого не случилось... ты мог?
- Был обязан!
Я понял вдруг, что папа злится не на меня, а на себя самого. Этого я не мог допустить!
- Ты был обязан? Или ты мог? Скажи мне, пожалуйста...
- Ты никогда не станешь врачом, - сказал папа.
- Почему?
- Потому что все время думаешь обо мне. То есть о себе!
Вместо того, чтобы... Да ладно! - папа махнул рукой.
- Должен же о тебе кто-то думать, раз ты сам о себе никогда не подумаешь, - повторил я фразу, которую не раз слышал от мамы.
Мы вошли во двор. И тут выяснилось, что папа не знает номера квартиры.