Мне отвечали тоже чуть слышно:
- Все еще плохо?
- Да... Позвоните попозже, когда будет его жена!
Вечером нам принесли целых три градусника.
- Хочется, чтобы у него была нормальная температура, - тихо сказала та самая женщина, сыну которой папа должен был что-то вырезать. И протянула мне градусник. - Он все еще мечется?..
- Нет, уже лучше, - сказал я. - Гораздо лучше. Не волнуйтесь, пожалуйста...
- Поставьте ему этот градусник, - попросила она. Будто от градусника что-то зависело.
- По-моему, есть заметное улучшение, - вновь успокоил я женщину.
Она вынула платок, опустила голову и ушла...
- Неужели вы думаете, - сказал я маме и бабушке, - что, если бы этот ваш... виолончелист заболел гриппом, ему бы столько звонили? И купили бы столько градусников?..
- Ну что ты!.. Разве можно сравнить? - воскликнула бабушка. - Тут же речь идет о человеческих жизнях!
- Да, он нужен людям! - сказал я.
- Безусловно! - воскликнула мама.
Не заболей папа вирусным гриппом, она бы ни за что этого не воскликнула. То есть она произнесла бы, может быть, то же самое слово, но не так громко, не так уверенно.
Во всех газетах пишут, что с вирусным гриппом надо беспощадно бороться. А я думал об этих вирусах с нежностью и даже с любовью... Что поделаешь? Если они мне так помогли!
В тот день я твердо решил, что если меня и дальше будут недооценивать, я тоже тяжело заболею. Хорошо было бы умереть... на время, чтобы все поняли, кого они потеряли!
Но так как это, к сожалению, невозможно, я обязательно заболею! И весь наш класс (все сорок три человека!) будут звонить. Уж я постараюсь! Тогда все сразу поймут...
6. Яблоня во дворе
- Ты знаешь, я почти физически ощущаю страдания своих пациентов, сказал мне однажды папа. Сказал тихо, чтобы мама и бабушка не услышали. Он даже тихо стесняется говорить им такие слова, потому что они кажутся ему слишком громкими. А может быть, он просто не хочет, чтобы мама знала, как часто он "физически" ощущает страдания.
А мне папа рассказывает обо всем! Даже о том, что всю жизнь, начиная с четвертого класса, он любит одну только маму.
- Некоторые приятели удивляются этому, - сказал както папа.
- Пусть удивляются! - сказал я. - Несчастные! Просто они никогда не встречали таких женщин, как мама...
В общем, от меня у папы не бывает секретов.
Мне кажется, что если когда-нибудь мне будут делать тяжелую операцию, я перенесу ее очень легко. Потому что обо всех тяжелых операциях, которые приходилось делать папе, он мне подробно рассказывает и я к ним как-то уже привык.
Ведь надо же ему с кем-то делиться! Женщин он не хочет расстраивать. А мужчина, кроме него, в доме только один. Это я!
Всех тяжелых больных я знаю по имени-отчеству. И родственников их знаю, потому что они без конца звонят нам по телефону. Папа им сообщает: "Сегодня мы вашего мужа начали переворачивать!", "Ваш сын научился ходить! Да, опять... И уже дошел до окна! Представляете?".
- Можно подумать, что у вас в больнице нет справочного бюро, - сказала однажды бабушка.
- Близкие иногда переносят операцию трудней, чем сами больные, ответил папа. - Ведь им не дают наркоза!
Вот я и стараюсь хотя бы по телефону производить "обезболивание".
Папе всегда известно, где и кем работают его пациенты, о чем мечтают и сколько у них детей.
- Нельзя вторгаться в чужую жизнь, не зная ее! - говорит он. - Особенно так решительно, как делаем это мы, хирурги...
Папа всегда очень боится разволновать маму и бабушку.
Поэтому, когда по утрам он весело и громко поет, я знаю, что на душе у него очень грустно. Или, вернее сказать, тревожно. Тогда я тихонько затаскиваю папу на кухню и спрашиваю:
- Что, сегодня тяжелая операция? Ты волнуешься?
- Легких операций не бывает, - почти всегда отвечает папа. А потом говорит: - Да, много отягощающих обстоятельств.