Зашла за стол и, встав лицом к двери, сцепила пальцы опущенных рук, закрыла глаза и, подняв голову так, что рыхлый узел седых волос на затылке коснулся спины, замерла в неподвижности. В дверь вошла еще одна, средних лет женщина, одетая так же. Молча, глядя прямо перед собой, установила в подсвечниках толстые темные свечи, встала напротив первой женщины и положила рядом с чашей короткий, широкий, со скошенным лезвием нож.
Постояв в тишине и пропитавшись ею, женщины шагнули к брусьям, подняли, сложили, связали веревкой, установили крест за столом, прислонив его к стене. Заняли места по углам стола и уставились на дверь. Погас свет, и вскоре опять зашаркали снаружи шаги, и тусклым трепетным светом осветился дверной проем. Молоденькая девушка в белой, доходящей до колен рубахе, едва переступая босыми ногами, покачиваясь и запинаясь, появилась в комнате, поддерживаемая с боков под локти двумя черными фигурами. Тоненькая церковная свечка в ее кулачке клонилась вперед. Одна из сопровождавших берегла свечу рукой, выправляла, сжимала расслабляющиеся пальцы своими.
— Сейчас, милая, сейчас ляжешь, — ласково проговорила седая, обеими руками поднимая чашу до уровня груди.
Слабый огонек коснулся фитиля, и тот занялся высоким и ровным красно-оранжевым пламенем.
— Сейчас ляжешь, милая! — повторила, опуская чашу на край стола — к будущему изголовью.
Девушка, с трудом приподняв веки, нашла говорившую мутными, блуждающими глазами и слабо, вовсе уж бездумно улыбнулась. Седая, забрав у нее свечку, утопила слабый огонек в масле, бросила на пол восковую палочку.
— Свечи! — прозвучал приказ, и две черные тени метнулись в стороны, протянули руки из темноты, воспринимая свечами пламя чаши.
Освещенная теперь пятью огнями, комната наполнилась странными колдовскими тенями, мечущимися от пола по черным стенам.
Девушку осторожно усадили на стол и, мягко управляя не сопротивляющимся телом, положили на него головой к чаше. Седая, отодвинув нож, поддержала ей голову, ласково огладила волосы, поправила руки, устроив их вдоль тела.
* * *
Ждал меня сэнсэй, готовился. Под ложечкой всплеснулась волна нежной благодарности. Сауну, поди, сам вымыл — чисто, хоть языком облизывай. Утром пришел пораньше, специально чтобы помыть, успеть до первой тренировки. Включил ко времени, веничков припас и не пустил никого, хоть я и припозднилась. А от желающих завалиться сюда, я знаю, отбою нет.
Константин первым делом, не раздеваясь, налил в шаечку кипятку, замочил веники.
— Чего припоздала, Танюш? — спросил, развязывая пояс кимоно. — Новое дело?
— Нет, Костик. Все мои частно-детективные заботы пока побоку. Отдыхаю я сейчас. Восстанавливаюсь. Слишком дерганым оказалось последнее расследование.
И замолчала, наблюдая, как он стягивает свою униформу с иероглифом на плече. Он улыбнулся:
— Не банный разговор?
— Да, — согласилась, — не к месту как-то.
— Раздевайся, — подошел, взялся за пояс на мне, повесил его на крючок. Я придержала его руки. Он долго, удивленно смотрел на меня. Качнул головой.
— Совсем за заботами отвыкла! — погладил по щеке жесткой, как дощечка, ладонью. — Ну, не буду мешать.
Обнажился и, довольный своей деликатностью, скрылся за дверью парной. Оттуда пахнуло паром. Даже здесь, в предбаннике, почувствовала.
Не отвыкла я, дурачок! Подразнить тебя захотела, а ты не понял.
Я не спеша избавилась от белья, собрала волосы на затылке, заколола, подошла к зеркалу.
— Он устал сегодня! — сказала отражению. — Будь осторожнее. — И, заглянув в свои умные, много понимающие глаза, пошла к Косте.
Парная встретила сухим жаром и крепким ароматом прогретого дерева. Константин сидел на верхней ступени полка и, оскалившись от удовольствия, тер ладонями глаза. В воздухе, жгущем ноздри, слоился желтый полусвет. Тонко шипела каменка за деревянным заборчиком.