Я ждал его часа полтора. За это время на нашем чертовом пупке побывали Калач и командир роты.
Окоп отрыть в полный профиль, распорядился Калач. Отсюда мы уже не уйдем.
Когда они ушли, я спустился к ручью. Он озябло чурюкал в кустах краснотала. За ним ничего не виделось и не слышалось. Мне не верилось, что мы не уйдем отсюда.
Васюков ожидал меня, сидя на краю полуотрытого окопа.
Не достал, шепотом сообщил он. Шинель хотят
За сколько? спросил я.
За пару литров первача Жителей совсем мало. Ушли.
А за что сам тяпнул? поинтересовался я.
Да не-е, это я пареных бураков порубал, сказал он.
Лишних шинелей у нас еще не было. А Васюков все же выпил, я с самых Мытищ знал, чем отдает самогон из сахарной свеклы.
Между прочим, тут есть валяльня, сказал он. Полный амбар набит валенками. И никого, кроме кладовщицы Бабец, между прочим, под твой, товарищ лейтенант, рост, а под мою
Давай-ка рыть, предложил я. Отсюда мы, между прочим, не уйдем, понял?
Становилось совсем темно, но мы продолжали работать, ругаться ветер дул с запада и забивал глаза землей и снегом.
Если на самом деле тут засядем, то не худо бы первыми захватить валенки, а? сказал Васюков. От него хорошо все-таки пахло. Закусывал он, видать, не бураками. Он был прав насчет валенок. Хотя бы несколько пар. Почему не попытаться?
Давай сходим, сказал я.
Село как вымерло. Нигде ни огонька, ни звука даже собаки не брехали. Мы миновали сторонкой школу, где разместился на ночь штаб батальона, потом завернули в темный двор, и там я минут десять ждал Васюкова. Из хаты он выходил шагом балерины, но сначала я увидел белую чашку, а затем уже его протянутые руки.
Держи, таинственно сказал он, и пока я пил самогон, он не дышал и вырастал на моих глазах приподнимался на цыпочки.
После этого мы выбрались на огороды села. У приземистого деревянного амбара Васюков остановился и постучал ногой в дверь.
Ктой-то? песенно отозвался в амбаре чуть слышный голос.
Мы, сказал Васюков.
А кто?
Командиры, сказал я.
Амбар и на самом деле был забит валенками. Они ворохами лежали по углам и подпрыгивали мигала «летучая мышь», стоявшая у дверей на полу. Я приподнял фонарь и увидел у притолоки девушку в черной стеганке, в большой черной шали, в серых валенках. Она держала в руках железный засов.
В жизни своей я не видел такого дива, как она! Да разве об этом расскажешь словами? Просто она не настоящая была, а нарисованная вот и все!..
Ну, что я говорил? сказал Васюков.
Я сделал вид, будто не понял, о чем он, и сказал:
Забираем сейчас же!
Все? обрадованно спросила девушка, глядя на меня так же, как и я на нее.
Пока тридцать две пары, сказал Васюков.
Он подмигнул мне и побежал во взвод за бойцами, а мы остались вдвоем. Мы долго молчали и почему-то уже не смотрели друг на друга, будто боялись чего-то, потом я спросил:
Кладовщицей работаете тут?
Она ничего не сказала, вздохнула и поправила шаль, не выпуская из рук засова. Да! Ни до этого, ни после я не встречал такой живой красоты, как она. Никогда! И Васюков говорил правду ростом она была почти с меня.
Я всегда был застенчив с девушкой, если хотел ей понравиться, и сразу же превращался в надутого индюка, как только оставался с нею наедине. Что-то у меня замыкалось внутри и каменело, я молчал и делал вид, что мне все безразлично. Это, наверно, оттого, что я боялся показаться смешным, неумным.
Все это навалилось на меня и теперь. Я щурил глаза, начальственно осматривал вороха валенок, стены и потолок амбара. Руки я держал за спиной. И покачивался с носков на каблуки сапог, как наш Калач.
А расписку я получу? спросила хозяйка валенок. Я понял, что подавил ее своим величием и кубарями, и молча кивнул.
Ну, тогда пишите, сказала она.
Я написал расписку в получении тридцати двух пар валенок от колхоза «Путь к социализму» и подписался крупно и четко: «Командир взвода воинской части номер такой-то м. лейтенант Воронов». Я проставил число, часы и минуты совершения этой операции. Она прочла расписку и протянула ее мне назад:
Не дурите. Мне ж правда нужен документ!
А что там не так? спросил я.
Фамилия, сказала она. Зачем же вы мою ставите? Не дурите Никогда потом я не предъявлял никому своих документов с такой горячей радостью, почти счастьем, как ей! Она долго рассматривала мое удостоверение и больше фотокарточку, чем фамилию, потом взглянула на меня и засмеялась, а я спросил: