Люди в эфире восторженно зажигали, и лица у всех были просветленные: «Украина получит от ассоциации с Европой невиданные блага!! Она будет европейской цивилизованной страной, где будут обеспечены все права и свободы. Нас ждут новые социальные стандарты, резкое повышение заработной платы, пенсий, всех социальных выплат!
Радио не отставало. Новости опережали одна другую.
Сделай громче! просил Лысак.
Наконец-то. Наконец-то! непроизвольно, с дрожью в голосе, произносил я, и Леха не менее ошарашенный вторил мне:
Не зря, не зря мы все вечера пропадали! Получилось!! и с силой хлопал по плечу так, что я чуть не терял руль.
Потише ты чертяка! Врежемся. Не доживем.
Извини! Уже дожили!!! Почти
Это «почти» казалось несущественным, вон за тем поворотом, или за тем. Изменения начнутся, они не могут не начаться в ближайшее время, и мы их первые почувствуем. Вдохнем полной грудью.
***
Дома я стал появляться еще реже. Мать, наглаживая мне очередную рубашку, осторожно интересовалась:
Данила, ты все с Леной ездишь или как?
Или как! бросал я, хватая на бегу что-нибудь вкусненькое из холодильника.
На кухне призывно шкворчало сало, но ждать было некогда. Мать работала плиточницей на заводе железобетонных изделий. Труд был нелегкий. Наклеивала ленты с мелкой кафельной плиткой на стеновые панели. В цехе было полутемно, заезжали грузовики, гуляли сквозняки, пахло сырыми плитами и сваркой.
Все носишься, гоняешь, поесть нормально некогда! Испортишь желудок!
Вот для того и ношусь мама, чтобы у тебя, наконец, появилась нормальная человеческая работа. Сколько можно здоровье на этом проклятом ЖБИ гробить.
Да я привыкла. Всю жизнь на одном месте. Первые только три года плакала, тяжело было. Девчонка совсем была. А на заводе фуфайка, бетон, «сапоги-кирзачи» и мужики в три этажа матом кроют. А втянулась, не стала обращать внимания, человек ко всему привыкает.
Все изменится! Обязательно! горячо убеждал я ее и глаза мои горели.
Как изменится?! Квартиры все равно будут строить. Людям наш труд в радость. Представляешь, что такое въехать в новую квартиру? Это ни с чем не сравнить!
Ну ладно, я побежал мам! прерывал я ее с виноватой улыбкой.
Беги, беги.
Я жадно ловил передачи. Что-то трепетало внутри. Казалось, я первый раз шел на свидание. Я радовался, что этот якорь Янукович, что тормозил наш корабль, позорно бежал. Что коррупционеров, непременно выявят и пригвоздят к позорному столбу.
Леха! Главное мы творцы перемен!!! Мы делаем историю! Оказывается, нет ничего невозможного!
Но в Харькове было не спокойно. Народ бурлил. Градус злости повышался. Работы прибавилось. Дед, сидя на скамейке у калитки, подслеповато щурился, посматривал на меня, как я собираюсь.
Данила! Опять поїхав??
Ага.
Когда вернешься?
Да все нормально деда, я заботливо приносил оставленную им на веранде клюку с резиновым набалдашником.
Все бігаєш, носишься, про мою пенсії беспокоишься? Тільки как бы ее не «располовинили» твоїми стараннями.
Да что ты?! Скоро все наладится! Вот увидишь!!
Дело твоє, но можно дать тобі один совет? Не оставляй ружье в салоні на сиденье.
У меня «сигналка» и возле забора кому надо?
Он внимательно смотрел на меня.
Тому і треба. Розбити кирпичом стекло, схватить твій винторез одна секунда. Поки сработает сигналізація, пока ты проснешься, підбіжишь к окну, выбежишь злодій, где будет? Поди, до Полтавского шляха добіжить?! А та кинешся догонять, як пульнет в тебе из твоей же пукалки.
Его белые волосы, выбивавшиеся из-под шапки, лениво шевелил ветер, воробей прыгал у его ног, искал, чем бы поживиться, а взгляд его был добрый и умиротворенный. Меня не напрягала такая опека деда.
Хорошо. Я спрячу его в багажник или буду заносить в дом, согласился я покорно.
Помни що я твій дід. У нас одна кровь. Я тобі плохого не посоветую.
«Старый стал. Морщин прибавилось. Разве он поймет». Я поправил ему выбившийся воротник куртки, прощаясь, слегка прижал к себе и мой Nissan Bluebird вновь бросился весело вырывать из-под себя дорогу своими 150-ю застоявшимися лошадьми.
Дни просто летели. Каждый был напрессован событиями. То, что раньше происходило за месяц, неделю умещалось в часы. Были и тревожные вести. Нет, я не надеялся, что все и сразу будет хорошо. Я готов был потерпеть. Революция делается не по мановению волшебной палочки. Будут перегибы. В мутной воде, всегда много пены, типа Александра Музычко, в миру Сашко Билого. Но не они определяли политику, это присосавшиеся. Хотя меня стал смущать запрет русского языка и выпады в сторону восточного соседа.