Вошедший был субъект как субъект, невысокий, широкоплечий, с умными глазами, пожалуй, только подбородок подкачал, да и ботинки не мешало бы вычистить. Он еще раз представился, пожал руки мне и Вулфу, вынул из кармана кожаный бумажник, небрежно открыл его и улыбнулся Вулфу сдержанно, но дружески.
— Вот, пожалуйста, мое удостоверение, — произнес он хорошо поставленным голосом. Он вообще отличался прекрасными манерами, словно солидный страховой агент.
Вулф взглянул на предложенный документ, кивнул и указал на кресло.
— Чем обязан, сэр?
Казалось, вид у фэбээровца был извиняющийся.
— Простите за беспокойство, мистер Вулф, но работа есть работа. Я хотел бы спросить у вас, знакомы ли вы с федеральным законом, недавно вошедшим в силу, который требует, чтобы лица, которые являются в стране представителями зарубежных ведомств, регистрировались в госдепартаменте.
— Да, знаком, хотя и не очень подробно. Я знаю о нем из газет, прочитал не так давно.
— Значит, вы о нем знаете?
— Знаю.
— Вы зарегистрировались, как там сказано?
— Нет. Я же не агент иностранного ведомства.
Фзбээровец закинул ногу на ногу.
— Закон действует по отношению к представителям иностранных фирм, частных лиц и организаций, а также зарубежных правительств.
— Именно так я и понял.
— Он применим как к приезжим, так и к гражданам США. Вы — гражданин Соединенных Штатов?
— Да. Я здесь родился.
— Вы состояли какое-то время на службе у австрийского правительства?
— Да, очень короткое время, еще в молодости. Но тогда я был не здесь, а за границей. Потом я оставил ту службу.
— И служили в черногорской армии?
— Да, но несколько позже, хотя тоже в юности. Тогда я верил в то, что всех людей, которые неправы или жестоки, следует убивать, и я убил кое-кого сам. Тогда, в 1916 году, я чуть не умер от голода.
Фэбээровец, казалось, был поражен:
— Извините, не понял.
— Я сказал — чуть не умер от голода. Вторглись австрийцы, и мы сражались голыми когтями против пулеметов. Я был почти мертвец, ведь человек не может жить, питаясь сухой травой. Но я все же выжил. Снова мне довелось поесть, только когда Соединенные Штаты вступили в войну и я прошагал шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. Когда война кончилась, я вернулся на Балканы, развеял там еще одну иллюзию и эмигрировал в Америку.
— Hvala Bogu, — весело вставил я.
Шталь ошарашенно вскинул голову.
— Простите? Вы черногорец?
— Да нет. Почти. Я из Огайо. Огайец чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.
Вулф не удостоил меня вниманием и продолжил:
— Мистер Шталь, я бы сказал, что не потерпел бы попытки копаться в моем прошлом, кто бы там ни вздумал интересоваться, чем я занимался. Но вы для меня — не кто попало. Естественно, вы ведь представитель ФБР. В сущности, вы — сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет и кое-что обо мне разузнать. Я же так глубоко благодарен своей стране за любезность, от которой она до сих пор ухитрялась воздерживаться… Кстати, вы не откажетесь от стаканчика американского пива?
— Нет, благодарю вас.
Вулф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул.
— Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос: я не представляю никакого иностранного ведомства, фирмы, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне, как профессиональному сыщику, самому приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, — как и он время от времени делает то же для меня. В данный момент я ничего не расследую. И я не работаю ни на мистера Хичкока, ни на какого-то другого.
— Понятно. — Казалось, Шталя почти убедили. — Что ж, сказано вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних похождений в Европе… если можно спросить… вы знаете некоего князя Доневича?
— Знал очень давно.